Кристин Террилл - Все наши вчера [litres]

Я ненавижу его. Ненавижу его. Ненавижу.

– Не думай о нем, – сказал Финн, словно прочитав мои мысли. Он потер мои руки, пытаясь согреть их. – Думай о ней.

О ней. О Марине. Она сейчас где-то в этом здании, страдает и ничего не понимает, и, возможно, грызет ногти до мяса. Финн прав. Я делаю все это ради Марины. Сильнее всего я хочу, чтобы она была счастлива и жила той жизнью, которую заслуживает. Моя любовь к ней – куда более мощная движущая сила, чем ненависть к нему.

Финн поцеловал меня в макушку, и я вздрогнула. Его губы спустились к моему виску, потом к щеке, касаясь их поцелуями.

– Эм… – протянул он.

Я повернулась лицом к нему, и наши лица оказались так близко друг к другу, что я ощутила его дыхание.

– Чего?

– Я знаю, что ты уже знаешь, – сказал Финн, – но я всегда хотел видеть тебя в тот момент, когда скажу это на самом деле. Я знаю, что момент сейчас неподходящий, но…

О боже, Финн! Не надо!

– Но скоро мы исчезнем, так что это мой последний шанс. – Он робко улыбнулся мне. – Я люблю тебя.

Он был прав, я это знала, но внезапно я почувствовала, что не могу смотреть ему в глаза. Это чересчур. Мое лицо горело, невзирая на холод, и я отвела взгляд, машинально повернувшись к двери здания, за которым мы следили.

Дверь чуть приоткрылась, и оттуда показалась чья-то фигура.

– Это он! – прошептала я.

Я бы узнала его где угодно – даже в темноте, даже ссутулившегося, в медицинском костюме с чужого плеча. Я старалась не присматриваться к нему слишком внимательно. Я не хотела видеть его лицо.

Я устроилась на корточках за «Цивиком», Финн – рядом со мной. От его быстрого дыхания рядом с нами висели облачка пара. На этот раз он помалкивал – лишь дотронулся до моей спины, напоминая о своем присутствии.

У меня так дрожали пальцы, что ни в какую не получалось снять пистолет с предохранителя. Я закрыла глаза и попыталась найти в себе хоть капельку спокойствия, чтобы сосредоточиться.

«Марина».

Дрожь прекратилась, и предохранитель поддался. Я не хочу помнить, кем он был. Того человека давно уже нет, он мертв. Я буду думать лишь о том, кем он станет.

Я буду думать только о Марине.

Я в последний раз вздохнула поглубже, встала, прицелилась в голову Джеймсу Шоу и нажала на спусковой крючок.

Пистолет бешено дернулся у меня в руке, и меня отшвырнуло назад.

Назад, назад, назад…

Кто-то обхватил меня за талию и потянул прочь, ветер трепал мои волосы, мир расплывался перед глазами. Я одновременно и летела, и падала. Финн, пистолет, больница – все размазалось серыми пятнами, и на их месте возник другой мир.

На этот раз я все сделаю. Я уверена.

Другим детям вначале помогают родители, а у меня этой помощи не было, поэтому я втащила велосипед на горку и положилась на гравитацию. Я пролетела подъездную дорожку и выскочила на тихую улицу. Я наконец-то ехала! Сердце мое ликовало. Дома уносились назад с невероятной скоростью. Я свободна!

Нет. Я не ехала. Я падала. Большое колесо подо мной вышло из повиновения, руль дергался то влево, то вправо, едва не вырываясь из моих ручонок. Слабых детских ручонок. Земля метнулась мне навстречу, и я, не успев даже закричать, растянулась на мостовой, рассадив локти и колени. Я перевернулась и подтянула колено к груди, увидела содранную кожу и кровь на порванных колготках. Это были мои любимые колготки, ярко-розовые в белый горошек. Когда я воображала себе этот момент – как я лечу по улице на собственном велосипеде, еду прочь от этого места, а мои волосы развеваются по ветру, – я всегда представляла себя в своей любимой одежде, и потому утром я настояла, что надену именно их. И вот теперь они безнадежно испорчены.

Горячие слезы хлынули у меня из глаз, и я даже не пыталась сдержаться.

– Эй, малявка, ты там как?

Я подняла голову и увидела сквозь слезы мальчишку из соседнего дома. Когда мы переехали сюда несколько недель назад, мама сказала, чтобы я предложила ему играть вместе, но я побоялась. Он же мальчишка, и ему лет восемь, не меньше! Он только посмеется надо мной.

Я сцепила зубы.

– Все нормально.

– Ты забыла про тормоз.

– Ничего я не забыла!

– Забыла-забыла. – Он присел на бордюр рядом со мной. – Это нормально. Я тоже про него забыл, когда учился ездить. Влетел в большой куст.

– Что, правда?

Он кивнул.

– Колючий жутко. Ушиблась?

Я кивнула. Он встал, и на этот раз он показался мне великаном. Я смотрела на него с изумлением – и с почтением, – а он взял меня под мышки и помог встать.

– Меня зовут Джеймс, – сказал он.

– А меня Марина, – сказала я.

Вдалеке кто-то звал меня по имени. Я обернулась. Это, наверное, Лус или мама…

Но нет. Звали не Марину. Звали кого-то другого.

Кто-то держал меня за плечи и тряс. Я посмотрела Джеймсу в лицо, оно расплылось и сменилось другим. Я моргнула, и Джеймс превратился в Финна.

– Эм! – сказал он.

– Финн? – Я вывалилась обратно в собственное тело. Я лежала на земле, ствол пистолета покоился у меня на колене, и даже сквозь джинсы чувствовалось, что он горячий. Финн сидел на корточках рядом со мной, с круглыми от ужаса глазами. – Что случилось?

– Не знаю, – ответил он, поднимая меня на ноги, – но нам надо бежать.

Финн потащил меня прочь, но я остановилась и оглянулась на больницу. Там теперь сновали люди.

– Я убила его? Все кончено?

Он потянул меня за руку.

– Бежим, Эм!

И мы побежали.

Когда Джеймс вылетел из комнаты, Вивианна извинилась и ушла в туалет, а я прошла к окну и стала смотреть на задний вход в больницу. Джеймсу хватило минуты, чтобы выйти. В синем медицинском костюме и черной куртке он был неотличим от работника больницы, но я бы узнала его даже с закрытыми глазами. Он некоторое время расхаживал по пандусу для скорых, а потом уселся на низкую каменную стену, ограждающую подъездную дорожку. Опустил голову и спрятал лицо в ладонях.

У меня за спиной Финн все шуршал колодой карт. Даже сам звук этот был сердитым; нетерпеливое шуршание карт словно осуждало меня за то, что я не в состоянии позволить Джеймсу даже минутку побыть наедине с собой.

Мне представилось, как Джеймс стоит в двери и кричит на меня, чтобы я оставила его в покое. На глупого щенка, вечно бегающего за ним по пятам.

Да, не так я себе представляла эту ночь в своих мечтах.

Лус отложила вязание и попыталась взять меня за руку, но мне не хотелось сейчас, чтобы ко мне прикасались. Я скрестила руки на груди и ущипнула себя за сгиб у локтя, чтобы не заплакать. Я не собираюсь больше плакать при Финне Эбботте. Внизу Джеймс встал и принялся размахивать руками, чтобы согреться.

А потом что-то грохнуло.

Это не было похоже на тот звук в актовом зале. Расстояние в три этажа, шум города и толстые стекла сделали его более похожим на хлопок, чем на выстрел, но я все равно завизжала. Я словно снова очутилась в актовом зале и увидела, как на груди Ната расплывается красное пятно – только теперь это был Джеймс, и мне нечем было дышать.