Питер Бигл - Последняя из единорогов [litres]

Округлый Мэр спокойно стоял, пока не встретился взглядом с предводителем всадников. Тогда он приподнял одну бровь, а предводитель щелкнул пальцами, и тут же кони замерли, и оборванцы умолкли, как деревенские животные перед единорогом. Детей разбойники ласково опустили на землю, а бо́льшую часть винных мехов возвратили владельцам.

– Пак Перезвяк, прошу вас, – спокойно сказал Мэр.

Предводитель всадников спешился и неторопливо направился к столу, за которым восседали Советники и их гость. Мужчиной он был огромным, почти семи футов роста, и на каждом шагу позвякивал и позванивал кольцами, колокольцами и браслетами, коими был обшит его кожаный колет.

– Добрый вечер, Ваш Честь, – сказал он и хрипло хмыкнул.

– Займемся делом, – ответил Мэр. – Не понимаю, почему вы не можете приезжать сюда тихо, как цивилизованные люди.

– О, мои мальчики никому вреда не желают, Ваш Честь, – добродушно пробурчал великан. – Сидят целый день в зеленом лесу, точно в тюрьме, нужно же им малость развеяться, получить небольшой катарсис. Ну так чего, к делу, а?

Вздохнув, он снял с пояса потертый кошель с монетами и положил его на раскрытую ладонь Мэра.

– Это вам, Ваш Честь, – сказал Пак Перезвяк. – Тут не много, но большего уделить не можем.

Мэр высыпал монеты в другую ладонь, кряхтя, потолкал их толстым пальцем.

– И то сказать, немного, – пожаловался он. – Даже меньше выручки за прошлый месяц, а и та уж была достаточно тоща. Прежалкая шайка разбойников, вот кто вы такие.

– Так времена-то тяжелые, – обиженно ответил Пак Перезвяк. – За что ж нас винить, коли у путников золота не больше нашего. Из репы крови не выжмешь, сами знаете.

– Я-то как раз и выжму, – сказал Мэр. Он свирепо скривился и потряс кулаком перед носом огромного грабителя, и закричал: – И если вы от меня что-то прячете, если набиваете за мой счет карманы, я выжму из вас все, друг мой, выжму и соки, и мякоть, а пустую шелуху вашу пущу летать по ветру. А теперь катитесь отсюда и передайте мои слова вашему оборванному Капитану. Прочь, негодяи!

Когда Пак Перезвяк, бормоча что-то, развернулся, Шмендрик кашлянул и неуверенно произнес:

– Я хотел бы получить назад мою шляпу, если вы не против.

Великан уставился на него налитыми кровью бычьими глазами, но молчал.

– Моя шляпа, – сказал Шмендрик голосом более твердым. – Один из ваших людей присвоил мою шляпу, было бы разумно вернуть ее.

– Разумно, говоришь? – пробурчал наконец Пак Перезвяк. – А кто ты, скажи на милость, такой, чтобы знать чего разумно, а чего нет?

Вино еще плескалось в глазах Шмендрика.

– Я Шмендрик Волхв, и со мной шутки плохи, – провозгласил он. – Я и старше, чем выгляжу, и куда менее любезен. Мою шляпу!

На сей раз Пак Перезвяк разглядывал его несколько дольше, затем вернулся к своему коню, перебросил через него ногу и уселся в седло. И подвел его к Шмендрику так близко, что оказался от чародея на расстоянии не большем своей бороды.

– Ну лады, – прогудел он. – Коли ты волшебник, покажь какой ни на есть фокус-покус. Сделай мой нос зеленым, набей мои седельные мешки снегом, лиши меня бороды. Покажи мне или твое волшебство, или сверкание твоих пяток.

Он вытянул из-за пояса ржавый кинжал и взмахнул им, зловеще присвистнув.

– Волшебник – мой гость, – предупредил Мэр.

Однако Шмендрик важно сказал:

– Очень хорошо. Вы сами искали приключений себе на голову.

Удостоверившись краем глаза, что юная дева наблюдает за ним, он ткнул пальцем в шайку пугал за спиной их предводителя и произнес нечто рифмованное. И вмиг его черная шляпа вырвалась из пальцев того, кто ее держал, и медленно поплыла по темневшему воздуху, беззвучная, как сова. Две женщины упали в обморок, Мэр сел, а грабители вскрикнули детскими голосами.

Шляпа долетела до края площади, где стояла конская поилка, медленно снизилась и наполнила себя водой. Затем, почти невидимая в сумраке, она поплыла назад, явственно целя в немытую голову Пака Перезвяка. Тот прикрыл ее руками, бормоча: «Не, не, убери», – но даже его собственные разбойники уже давились смехом, предвкушая дальнейшее. Шмендрик торжествующе улыбнулся и щелкнул пальцами, ускоряя бег шляпы.

Однако, приближаясь к предводителю головорезов, шляпа стала отклоняться от прямого пути – сначала постепенно, а затем куда более круто, – что-то влекло ее к столу Советников. Мэр успел вскочить на ноги как раз перед тем, как шляпа уютно наделась ему на голову. Шмендрик вовремя пригнулся, а вот пару Советников немного забрызгало.

Взрыв смеха – менявшегося по выбору исполнителя, – Пак Перезвяк склонился с коня и оторвал от земли Шмендрика Волхва, который пытался отереть булькавшего Мэра скатертью.

– Сумнительно, чтоб тебя на бисы вызвали, – проревел великан в ухо волшебника. – Поезжай лучше с нами.

Он бросил Шмендрика лицом вниз поперек седельной луки и галопом поскакал прочь, а за ним и вся его обносившаяся орава. Ее фырканье, рыганье и гогот висели над площадью и долгое время после того, как стихли удары копыт.

К Мэру сбегались люди, спрашивая, не нагнать ли разбойников, не освободить ли чародея, однако он качал мокрой головой, говоря:

– Не думаю, что в этом есть надобность. Если наш гость тот, за кого себя выдает, он и сам сможет изрядно о себе позаботиться. А не сможет – что же, самозванцу, который злоупотребил нашим гостеприимством, не следует притязать на нашу помощь. Нет-нет, забудьте о нем.

Струйки, сбегавшие с челюстей Мэра, сливались с ручьями на его шее и впадали в реку на груди, однако безмятежный взгляд его устремлялся к выпасу, на котором мерцала во мраке белая кобыла чародея. Не издавая ни звука, она рысцой бегала вперед и назад вдоль изгороди. Мэр негромко сказал:

– Думаю, будет правильно, если мы проявим добрую заботу о лошади нашего отлучившегося друга, ведь нам известно, сколь высоко он ее ценил.

И послал на выпас двоих мужчин с веревками, велев им поместить кобылу в самое крепкое стойло принадлежавшей ему конюшни.

Однако мужчины не дошли еще и до ворот выпаса, когда белая кобыла перемахнула ограду и скрылась в ночи, как падучая звезда. Мужчины некое время простояли на месте, не внимая приказам Мэра вернуться назад; они никогда потом не рассказывали – даже друг другу, – почему так долго глядели вслед кобыле чародея. Но время от времени и даже в самый разгар серьезных событий на них нападал изумленный смех, и в итоге о беднягах пошла слава как о людях препустейших.

Единственным, что запомнил Шмендрик из той буйной скачки с разбойниками, был ветер, острый край седельной луки и хохот позвякивавшего великана. Шмендрик слишком углубился в мысли о том, чем закончился его фокус со шляпой, чтобы замечать что-то еще. Перебор по части слов, сказал он себе. Сверхкомпенсация. Но покачал головой, что в положении, приданном его телу, было не просто. «Магия знает, что хочет сделать, – думал Шмендрик, поскакивая, когда конь спрыгивал в ручей. – А я никогда не знаю того, что знает она. Во всяком случае, в нужное время. Я бы написал ей письмо, кабы ведал, где она проживает».