Питер Бигл - Последняя из единорогов [litres]

Далеко впереди Красный Бык стоял, обнюхивая что-то лежавшее на земле. Единорога Шмендрик не видел. Он пошел в ту сторону так быстро, как мог, но первой приблизилась настолько, чтобы понять, что́ обнюхивает Бык, Молли. И поняв, прижала, точно дитя, пальцы ко рту.

У ног Красного Быка лежала юная девушка, малая кучка света и тени. Она была голой, кожа ее отливала цветом снега под луной. Тонкие спутанные волосы, белые, как водопад, струились почти до ее поясницы. Лицо она закрывала руками.

– О, – выдавила Молли. – О, что же ты натворил?

И она, забыв обо всякой опасности, подбежала к девушке и опустилась рядом с ней на колени. Красный Бык поднял огромную слепую голову и медленно повел ею в сторону Шмендрика. Бык, казалось, тускнел и выцветал, пока светлело серое небо, хоть и оставался еще яростно тлеющим, как ползущая лава. Каков его настоящий размер, гадал чародей, каким становится цвет, когда он остается один?

Еще раз обнюхал Красный Бык неподвижное тело, пошевелив его своим ледяным дыханием. А затем, не издав ни звука, понесся к деревьям и в три гигантских скачка скрылся из глаз. В последний раз Шмендрик увидел его на самом краю долины: лишенную формы кружащую тьму, красноватую тьму, которую видишь, закрывая от боли глаза. Рога Быка уже обратились в две острейшие башни безумного замка старого короля Хаггарда.

Молли Грю положила голову белой девы себе на колени, снова и снова шепча: «Что же ты натворил?» Лицо девушки, такое спокойное во сне, столь близкое к улыбке, было прекраснее всего, что когда-нибудь видел Шмендрик. Оно и терзало его, и согревало. Молли разгладила странные волосы, и Шмендрик увидел во лбу – над и между закрытыми глазами – маленькую, выпуклую метину, более темную, чем кожа. То был не шрам и не царапина. Больше всего метина походила на цветок.

– Что значит «натворил»? – спросил он у стенавшей Молли. – Всего лишь спас ее магией от Быка, вот что я натворил. Магией, женщина, моей собственной истинной магией!

Восторг лишил его сил, ибо ему хотелось и плясать, и стоять спокойно; его сотрясали вопли и рацеи, а сказать-то было и нечего. Кончил он тем, что по-дурацки рассмеялся, обнял себя так крепко, что лишился дыхания, и повалился рядом с Молли, поскольку ноги его подкосились.

– Дай мне плащ, – сказала Молли.

Чародей лучезарно улыбался ей и хлопал глазами. Она протянула руку, сдернула с его плеч драный плащ. Накрыла им спящую и, как могла, подоткнула. Девушка просвечивала сквозь него, словно солнце сквозь листву.

– Ты, несомненно, гадаешь, как собираюсь я вернуть ей подлинное обличье, – сказал Шмендрик. – Не гадай. Сила придет ко мне в минуту нужды – ныне я знаю хотя бы это. Настанет время, и она начнет приходить на мой зов, однако оно еще не настало. – Он порывисто схватил длинными руками голову Молли Грю и, стиснув ее, воскликнул: – Но ты была права, ты была права! Она здесь и она моя!

Молли оттолкнула его, одна щека ее грубо побагровела, уши расплющились. Девушка вздохнула у нее на коленях, почти перестала улыбаться, отвернула лицо от восхода. Молли сказала:

– Шмендрик, несчастный ты маг, как же ты не понимаешь…

– Что? Тут и понимать нечего. – Однако голос его стал вдруг резким и настороженным, в зеленых глазах появился испуг. – Красный Бык пришел за единорогом, вот ей и нужно было обратиться в кого-то другого. Ты сама молила меня изменить ее, – что же тревожит тебя теперь?

Молли покачала головой, подрагивавшей, как у старухи. И сказала:

– Не знаю, о чем ты думал, обращая ее в девушку, в человека. Мог бы найти и что-то получше…

Она не закончила, отвела взгляд. Одна ее рука продолжала разглаживать белые волосы девушки.

– Обличие выбрано магией, а не мной, – ответил Шмендрик. – Шарлатан может отдавать предпочтение одному надувательству перед другим, но маг – это носильщик, ослик, который доставляет свою хозяйку туда, куда требуется. Маг призывает ее, но выбирает магия. Если она превратила единорога в человеческое существо, значит иной возможности не было.

Лицо чародея пылало от ревностного исступления, которое молодило его еще пуще.

– Я переносчик, – пропел он, – вместилище, посланец…

– Ты идиот! – яростно крикнула Молли Грю. – Слышишь? Да, ты маг, но маг-тупица!

Между тем девушка пыталась проснуться, ладони ее раскрывались и закрывались, веки трепетали, как грудь горлицы. Молли и Шмендрик смотрели на нее, и вот девушка, издав тихий звук, открыла глаза.

Расставлены они были шире обычного, а посажены глубже, – темные, как морские глубины, и лучезарные, как море, в котором мерцают странные, никогда не поднимавшиеся к поверхности существа. Единорога, подумала Молли, можно было превратить в ящерицу, в акулу, в улитку, в гусыню, однако глаза все равно выдали бы ее. Во всяком случае, мне. Я бы ее узнала.

Девушка лежала неподвижно, отыскивая себя глазами в глазах Молли и Шмендрика. Затем она в одно движение вскочила на ноги, и черный плащ пал на колени Молли. На миг девушка обратилась в круг, глядя на свои руки, которые она подняла высоко и бессмысленно, а после прижала к груди. Она раскачивалась и нелепо переступала, точно выполняющая заученный трюк обезьяна, лицо ее стало глупым, озадаченным, как у жертвы шутника. И все же, произвести хотя бы одно движение, которое не было прекрасным, она не могла. Ужас, бившийся в ней, превосходил своей прелестью любую радость, какую когда-либо видела Молли, – вот это и было самым ужасным.

– Ослик, – промолвила Молли. – Посланец.

– Я смогу сделать ее прежней, – хрипло ответил чародей. – Не беспокойся. Смогу.

Светясь под солнцем, девушка поковыляла туда и сюда на сильных юных ногах. И вдруг споткнулась и упала – больно, потому что не умела смягчать падение руками. Молли бросилась к ней, но девушка уже сидела на корточках, глядя на нее и вопрошая низким голосом: «Что вы со мной сделали?» И Молли Грю заплакала.

Вперед выступил Шмендрик, лицо его было холодным и мокрым, но голос спокойным:

– Я превратил тебя в человека, чтобы спасти от Красного Быка. Ничего иного я не мог. Я сделаю тебя прежней, как только сумею.

– Красный Бык, о! – прошептала девушка. – И задрожала так, точно что-то трясло ее и било изнутри. – Он был слишком силен, – сказала она. – Слишком. Конца у силы его не было, как и начала. Он древнее меня.

Глаза ее расширились, и Молли показалось, что в них бродит Бык, прорезая их глубину, как рдеющая рыба, и исчезая. Девушка начала робко ощупывать свое лицо, отпрядывая от собственных прикосновений. Изогнутые пальцы ее скользнули по метине на лбу, и она закрыла глаза, и испустила тонкий, пронзительный вопль утраты, слабости и безмерного отчаяния.

– Что ты сделал со мой? – закричала она. – Я здесь умру! – Она прорвала ногтями гладкое тело, и кровь потекла по их следам. – Я умру здесь! Умру!