Питер Бигл - Последняя из единорогов [litres]

– Стойте спокойно, – приказал старик, едва они шевельнулись. – Я хочу видеть ваши лица.

Дыхание его скрежетало, как нож о точильный камень, он долго вглядывался сначала в одно лицо, потом в другое.

– Ближе! – пророкотал он, прищурясь в темноте. – Подступите ближе – ближе! Мне нужно видеть вас.

– Так зажгите свет, – сказала Молли Грю.

Спокойствие собственного голоса испугало ее гораздо сильнее, чем бешенство старого чародея. «Легко быть храброй ради нее , – подумала она, – но, если я начну храбриться на собственный счет, чем это закончится?»

– Я никогда не зажигаю света, – ответил король. – Что в нем хорошего? – И он отвернулся от них, бормоча: – Одно лицо почти невинно, почти глупо, но глупо недостаточно. Другое похоже на мое, а это может обозначать опасность. Однако все это я увидел еще в воротах – зачем же тогда впустил их? Мабрук прав, я постарел, ополоумел, размяк. И все-таки, глядя в их глаза, я вижу лишь Хаггарда.

Принц Лир нервно дрогнул, когда король направился через тронную залу к леди Амальтее. Она снова смотрела в окно, и король Хаггард успел подойти к ней очень близко, прежде чем она быстро поворотилась и на странный манер наклонила голову.

– Я не трону тебя, – сказал он.

Леди Амальтея застыла.

– Почему ты медлишь у окна? – осведомился король. – На что смотришь?

– На море, – ответила леди Амальтея. Голос ее был низок и подрагивал; не от страха, но от полноты жизни: так трепещет под солнцем новорожденная бабочка.

– А, – произнес король. – Да, море – это всегда хорошо. Нет ничего, на что я могу смотреть подолгу, только море.

Впрочем, на леди Амальтею он смотрел долгое время; лицо короля не возвращало назад ее свет – как делало лицо принца Лира, – но вбирало его и где-то упрятывало. Дыхание короля было затхлым, как ветер волшебника, однако леди Амальтея не отступила ни на шаг.

Внезапно он закричал:

– Что у тебя с глазами? Они полны листвы, деревьев, ручьев и зверьков. А где же я? Почему я не вижу себя в твоих глазах?

Леди Амальтея ему не ответила. Хаггард повернулся к Шмендрику и Молли. Кривая сабля его улыбки легла холодным острием на их горла.

– Кто она? – спросил король.

Шмендрик несколько раз кашлянул.

– Леди Амальтея – моя племянница, – сообщил он. – Я единственный живой сородич, какой у нее остался, а вследствие сего и опекун. Вас, вне всяких сомнений, озадачивает плачевное состояние ее наряда, однако оно легко объяснимо. Во время нашего путешествия на нас напали разбойники, отнявшие все наши…

– Что за вздор ты несешь? Какой еще наряд?

Король вновь повернулся к белой деве, а Шмендрик вдруг понял, что ни король Хаггард, ни принц не заметили наготы под отрепьями его плаща. Леди Амальтея держалась столь грациозно, что обращала лохмотья и клочья в единственное приличествующее принцессе платье; ну а кроме того, она и сама ничего не знала о своей наготе. Это король в его доспехе казался рядом с ней голым.

Король Хаггард сказал:

– Что она носит, что с вами приключилось и кто вы друг другу, меня, по счастью, не касается. На сей счет можешь врать мне, сколько осмелишься. Я хочу знать, кто она. Я хочу знать, как она разрушила, не произнеся ни слова, магию Мабрука. Я хочу знать, почему ее глаза наполнены зелеными листьями и лисятами. Отвечай быстро и не поддавайся искушению солгать, в особенности о зеленой листве. Отвечай же.

Ответить сразу Шмендрик не смог. Он издал несколько кратких серьезного толка звуков, однако внятных слов среди них не обнаружилось. Молли Грю собралась для ответа с силами, хоть и подозревала, что говорить королю Хаггарду правду не следует. Что-то в его ледяной особе было губительным для всякого слова, корежило любые честные намерения, придавая им форму замученных башен его замка. И все же она заговорила бы, но в мрачном покое прозвучал другой голос: легкий, добрый и глупый голос молодого принца Лира.

– Какая нам разница, отец? Теперь она здесь.

Король Хаггард вздохнул. Мягкостью этот звук, низкий и скребучий, не отличался; то был не звук уступки, но рокот размышлений изготовившегося к прыжку тигра.

– Ты прав, конечно, – сказал король. – Она здесь, все они здесь, и знаменует ли сие мою погибель или нет, но покамест я пригляжусь к ним. В них присутствует приятный привкус несчастья. Возможно, он-то мне и потребен.

И, обратившись к Шмендрику, король резко сказал:

– Как мой маг, ты станешь развлекать меня, когда я пожелаю развлечься, и на манер разнообразно проникновенный и поверхностный. Ожидается, что ты будешь знать, когда ты нужен и в каком облике, ибо я не могу всякий раз описывать тебе мои настроения и желания. Платить я тебе не буду, поскольку ясно, что явился ты сюда не ради денег. Что до твоей потаскухи, или помощницы, или как тебе угодно ее называть, она также станет служить мне, если желает остаться в замке. Начиная с этого вечера, она – стряпуха, служанка, судо- и поломойка.

Он замолчал, ожидая, видимо, возражений Молли, однако та лишь кивнула. Луна отошла от окна, но принц Лир видел, что темнее в темном покое не стало. Холодный свет леди Амальтеи набирал силу медленнее, чем ветер Мабрука, однако принц прекрасно понимал, что он куда как опаснее. Принцу хотелось писать при этом свете стихи, а такое желание его никогда еще не посещало.

– Ты можешь ходить где и как пожелаешь, – сказал леди Амальтее король Хаггард. – Я был, возможно, и глуп, впустив тебя в замок, однако я глуп не настолько, чтобы запрещать тебе приближаться к той или иной двери. Мои тайны сами себя охраняют – твои тоже? На что ты смотришь?

– На море, – повторила леди Амальтея.

– Да, море – это всегда хорошо, – согласился король. – Как-нибудь мы полюбуемся им вместе.

Он медленно направился к двери.

– Странно, – сказал он, – держать в замке существ, присутствие коих заставило Лира назвать меня отцом, чего он не делал с пяти лет.

– С шести, – сказал принц Лир. – Мне было тогда шесть.

– С пяти или с шести, – ответил король, – но это слово перестало приносить мне счастье задолго до того, и не принесло теперь. Покамест ее присутствие здесь не изменило ничего.

Ушел он почти так же беззвучно, как Мабрук, и вскоре они услышали перестук его жестяных сапог на лестнице.

Молли Грю тихо подошла к леди Амальтее, встала рядом с ней перед окном.

– Что там? – спросила она. – Что ты видишь?

Шмендрик, облокотившись о трон, разглядывал продолговатыми зелеными глазами принца Лира. Из долины Хагсгейта вновь прилетел холодный рев.

– Я выберу для вас покои, – сказал принц Лир. – Вы не голодны? Я принесу вам поесть. Я знаю, где хранится немного ткани, тонкого атласа. Вы сможете сшить платье.

Никто ему не ответил. Тяжкая ночь поглотила слова принца, и ему стало казаться, что леди Амальтея и не слышит его, и не видит. Стояла она неподвижно, однако он не сомневался, что, стоя здесь, она уходит от него, подобно луне.