Питер Бигл - Последняя из единорогов [litres]

– Да, – сказала леди Амальтея. – Этого я и желаю.

И одновременно с ней принц Лир сказал:

– Нет.

Слово это сорвалось с его губ внезапно, как чих, и походило на вопросительный писк, на голос смертельно смущенного богатым и страшным даром молодого глупца.

– Нет, – повторил он, на сей раз другим уже голосом, голосом короля: не Хаггарда, но короля, горюющего не о том, чего он не имеет, но о том, чего не может дать.

– Я герой, моя леди, – продолжал принц. – Это ремесло, не более. Как у ткача или пивовара, а в любом ремесле имеются свои приемы, фокусы и маленькие хитрости. Нужно уметь распознавать ведьм и отравленные источники; находить определенные слабые места, которые есть у любого дракона, и разрешать определенные загадки, которые любят задавать незнакомцы с укрытыми под капюшоном лицами. Однако подлинный секрет геройства состоит в понимании порядка вещей. Свинопас, чересчур увлекшийся приключениями, уже не сможет взять в жены принцессу, юноша не сможет постучаться в дверь ведьмы, если та уехала отдыхать. Злобного дядюшку нельзя разоблачить и одурачить, пока он не сделал какой-нибудь пакости. Все должно происходить в свое время. Невозможно просто взять и отказаться от поиска, нельзя оставлять пророчество гнить, как несорванный плод. Единороги могут жить без надежд на спасение долгое время, но не целую вечность. А счастливый конец не может прийтись на середину сказки.

Леди Амальтея ему не ответила. А Шмендрик спросил:

– Но почему же? Кто это сказал?

– Герои, – печально ответил принц Лир. – Герои понимают, что такое порядок и что такое счастливый конец, – герои знают, чем одно лучше другого. Так же, как плотники знают, что такое волокна, и дранка, и прямая линия.

Он протянул руки к леди Амальтее и на шаг подступил к ней. Она не отпрянула, не отвернулась; нет, она подняла голову повыше, а взгляд отвел в сторону принц.

– Всему этому научила меня ты, – сказал он. – При каждом взгляде на тебя я упивался всем тем, что сохраняет мир единым, и печалился о его несовершенствах. Я стал героем, чтобы служить тебе и тем, кто тебе подобен. Ну и научиться завязывать разговор.

Однако леди Амальтея так и не сказала ему ни слова.

Бледный, как известь, свет разливался по пещере.

Каждый из четверых уже ясно видел каждого, и все казались друг другу чужими, потому что лица их покрывала испарина страха. Даже красота леди Амальтеи поблекла в этом тусклом, голодном свете. И выглядела она более смертной, чем остальные трое.

– Бык приближается, – сказал принц Лир.

Он повернулся и пошел по проходу смелой порывистой поступью героя. Леди Амальтея последовала за ним, шагая легко и гордо, как хорошо обученная принцесса. Молли Грю осталась с чародеем, она взяла его за руку – так же, как прикасалась, когда ей было одиноко, к единорогу. Он улыбнулся ей, явственно довольный собой.

И Молли попросила:

– Пусть она остается такой, какая есть. Пусть будет.

– Ты это Лиру скажи, – весело ответил Шмендрик. – Разве это я объявил, что порядок превыше всего? Или что она должна сразиться с Красным Быком, потому что это хорошо и правильно? Меня правила спасения и официальные счастливые концы не заботят. Они заботят Лира.

– Так ведь ты подтолкнул его, – сказала Молли. – Ты знал, больше всего на свете он хочет, чтобы она отказалась от поиска и осталась с ним. И добился бы этого, если бы ты не напомнил ему, что он герой и должен вести себя так, как ведут герои. Он любит ее, а ты его обхитрил.

– Да ничего подобного, – ответил Шмендрик. – И говори потише, а то он услышит тебя.

Молли чувствовала, как пустеет ее голова, как она глупеет от близости Быка. Свет и запах становились липучим морем, в котором она барахталась подобно единорогам, забывшим о надежде и вечным. Путь потихоньку пошел вниз, к густевшему свету, и далеко впереди принц Лир и леди Амальтея шли бок о бок к погибели – спокойные, как догоревшие свечи. Молли Грю тихо фыркнула.

– Я знаю, почему ты так поступил, – продолжала она. – Ты не сможешь стать смертным, пока не сделаешь ее прежней. Ведь так? Тебе все равно, что случится с ней или с другими, лишь бы обратиться наконец в настоящего мага. Верно? Ну так вот, тебе никогда не стать настоящим, даже если ты превратишь Быка в бычью лягушку, потому что для тебя это так и останется фокусом. Тебя не волнует ничто, кроме магии, а разве таковы настоящие маги? Мне что-то плохо, Шмендрик. Надо посидеть.

Некоторое время Шмендрику пришлось нести ее на руках, потому что идти она не могла. Зеленые глаза чародея звенели в ее голове.

– Это верно. Для меня имеет значение только магия. Я и сам согнал бы единорогов к Хаггарду, если бы моя сила выросла от этого хоть на ширину волоска. Все так. У меня нет предпочтений, нет привязанностей. Только магия. – Голос его был тверд и печален.

– Да? – спросила она, сонно покачиваясь, утопая в ужасе, глядя, как растекается свет. – Как страшно.

Слова чародея сильно задели ее.

– Ты и правда такой?

– Нет, – сказал он – тогда или позже. – Нет, не правда. Будь я таким, разве ввязался бы я в подобные злоключения? – А после сказал: – Теперь иди сама, Молли. Он здесь. Он здесь.

Сначала Молли увидела рога. Сверкание их заставило ее прикрыть лицо, но бледные рога все равно проникали сквозь ладони и веки в глубину ее разума. Потом она увидела стоявших перед рогами принца Лира и леди Амальтею, увидела, как на стенах пещеры расцвело пламя, воспарявшее в лишенную кровли тьму. Принц Лир вытащил меч, но тот вспыхнул в его руке, и принц уронил меч, и он разбился, как ледышка. Красный Бык топнул ногой, и все упали.

Шмендрик рассчитывал найти Быка ожидающим в логове или в каком-то просторном помещении, где нашлось бы место для битвы. Однако Бык молча прошел по проходу им навстречу; и ныне стоял поперек поля их зрения – не просто протянувшись от одной горевшей стены до другой, а непонятно как уходя в самые стены и за них, навсегда отогнувшихся. И тем не менее он был не миражом, но Красный Быком – неподвижным, курящимся, сопящим, он принюхивался и покачивал незрячей головой.

«Сейчас. Наступило время, когда я сотворю или пагубу, или великое благо. Это конец всему» . Маг медленно поднялся на ноги, игнорируя Быка, слушая, точно морскую раковину, только свое сжатое, словно в пригоршне, тело. Но никакая сила не шевельнулась в нем, не заговорила с ним, в ушах его звучал лишь далекий, тонкий вой пустоты – это его, наверное, и только его слышал, и спя, и бодрствуя, старый король Хаггард. «Она не придет ко мне. Никос ошибся. Я тот, на кого похожу» .

Леди Амальтея отступила от Быка – на шаг, не более – и спокойно смотрела, как он роет передними копытами землю и фыркает, как из огромных ноздрей вырываются громовые залпы брызг. Он выглядел озадаченным ею, почти глупым. И не ревел. Леди Амальтея стояла в леденящем свете Быка, чуть откинув голову назад, чтобы видеть его целиком. И, не повернувшись, отвела руку в сторону, отыскивая ладонь принца Лира.