Лей Бардуго - Язык шипов [litres]

Максим завел пряничную дочку в дом. Надя слетела на подоконник и заглянула внутрь через стекло.

После тепла и уюта ведьминой избы родной дом показался ей тесным и унылым. Надя заметила, что коллекция деревянных кукол на каминной полке подросла.

Максим гладил глазированную руку «дочки», расспрашивал о том и о сем, но пряничная девочка безмолвно сидела у огня. Умела ли она вообще говорить? Этого Надя не знала.

Максим как будто не замечал ее молчаливости. Он сыпал словами без остановки, плакал, смеялся и удивленно качал головой. Карина, как обычно, вилась над мужем, не выпуская его из виду. Во взгляде мачехи сквозил страх, но было в нем нечто еще – нечто странное, отдаленно похожее на благодарность.

А потом Карина шагнула к пряничной девочке, дотронулась до румяной щеки, погладила кудрявые волосы из глазури. Надя замерла в ожидании: сейчас мачеха испустит душераздирающий вопль, обожженная прикосновением плоть начнет клочьями облезать с ее руки, обнажая не кости, но ветви, и из-под красивого женского облика проступит жуткая внешность хитки.

Карина, однако, склонила голову, пробормотала короткую молитву, затем сняла с крючка накидку.

– Пойду к Бабе Оле, – сказала она.

– Да, да, конечно, – рассеянно отозвался Максим, не сводя глаз с дочери.

«Она хочет сбежать!» – с ужасом поняла Надя. А пряничная девочка даже не пыталась этому помешать.

Карина закуталась в платок, надела варежки и без оглядки выскочила за порог, хлопнув дверью. Надя пронзительно каркнула и вспорхнула с подоконника. «Полечу следом, – решила она. – Выклюю ей глаза!»

Мачеха нагнулась, подобрала с земли камень и швырнула в птицу. Надя издала негодующий вскрик. Но когда Карина заговорила, голос ее прозвучал на удивление ласково.

– Улетай, маленькая птичка. Есть вещи, которых лучше не видеть. – С этими словами она растворилась в темноте.

Надя растерянно захлопала крыльями и снова всмотрелась сквозь стекло. Отец усадил пряничную девочку к себе на колени и стал гладить по белым волосам.

– Надя, – повторял он. – Надя, – Максим прижался губами к пряничному плечу, целуя коричневую кожу.

Надино сердечко в хрупкой грудной клетке отчаянно заколотилось.

– Прости меня, – пробормотал Максим. Слезы, катившиеся по его щекам, размочили завиток глазури на шее пряничной девочки.

Надю охватила дрожь. Вороньи крылья застучали по стеклу, выбивая слабую, бесполезную дробь. Отцовская рука скользнула под юбку дочери. Пряничная девочка не пошевелилась.

«Это не я, – твердила себе Надя. – Нет, нет, не я». Она вспомнила, как отец не находил себе места, как продал лошадей и, самое главное, сани. До этого… до этого девочки пропадали в других деревнях – то в одной, то в другой. Слухи, молва о несчастьях где-то там, вдалеке. Но потом пришел голод, а вместе с ним – долгая зима, и Максим, загнанный в ловушку, стал охотиться рядом с домом.

– Я хотел остановиться, – шептал он, крепче прижимая к себе дочь. – Я пытался, поверь. Умоляю, скажи, что веришь мне.

Пряничная девочка молчала.

Максим снова раскрыл влажный рот для поцелуя и, испустив не то вздох, не то стон, впился в сладкую мякоть шеи. Когда зубы вонзились глубже, стон перешел во всхлипы.

Надя неотрывно смотрела, как отец пожирает пряничную девочку, укус за укусом – плечо, руку, ногу… Он рыдал и давился, но не прекращал свою чудовищную трапезу. К тому времени, как Максим расправился с пряничной дочкой, огонь в очаге давно погас. Закончив, он растянулся на полу, выставив кверху набитое брюхо. Пальцы его были липкими от глазури, в бороде застряли крошки. Только тогда Надя отвернулась.

Отца нашли наутро – с лопнувшим животом и вываленными кишками, воняющими гнилью. Всю ночь Максим провел на коленях, всю ночь его рвало кровью и сахаром. Карина домой не возвращалась. В схроне под окровавленными половицами, среди прочего, обнаружили детский молитвенник, браслет из стеклянных бусин, алые ленты, которые Женечка Лукина вплела в косы перед праздником, и белый вышитый передник Лары Деникиной – неумелые стежки, проложенные детскими руками, были бурыми от крови. С каминной полки безмолвно таращились маленькие деревянные куколки.

Надя стрелой полетела к ведьме. Магда вполголоса произнесла заклинание и вернула ей человеческий облик, а Владчек облизал культи отрубленных пальцев. Много дней Надя трудилась бок о бок с ведьмой, не произнося ни слова, и почти ничего не ела.

Все ее мысли занимал не отец, а Карина. Та, которая приходила к ним, когда заболела Надина мать, поселилась в доме после ее смерти и присматривала за Надей, когда уехал Гавел… Это Карина отправляла Надю в лес, подальше от отца; Карина отдалась монстру в надежде спасти хотя бы одну девочку.

Надя мыла, скребла, готовила, работала в саду и неотступно думала о Карине, которая провела долгую зиму наедине с чудовищем, терзаясь страхом всякий раз, когда он выходил за дверь, по всему дому ища подтверждения своим ужасным догадкам, ощупывая полы, шкафы и стены в попытке отыскать тайник, созданный умелыми руками плотника.

Труп Максима Грушова сперва хотели сжечь, но в конце концов без отпевания похоронили на каменистом пустыре, где по сей день не растет ни травинки. Тела пропавших девочек так и не нашли, хотя охотники порой натыкались в лесу то на горстку костей, то на черепаховый гребень, то на башмачок.

Карина перебралась в другую деревню. Что с ней стало – никому не ведомо. Одинокую женщину редко ждет счастливая судьба. Надин брат, Гавел, вернулся с северной войны героем. Что же до самой Нади, то она осталась у Магды и обучилась всем тонкостям ведьминского ремесла, овладев самыми темными чарами, о каких в подобную ночь лучше и не упоминать вслух. Поговаривают, что при растущей луне она творит такую волшбу, на которую не отваживалась даже Магда.

Теперь вы знаете, что за монстры некогда обитали в лесах за Дувой, а если когда-нибудь встретите медведя в золотом ошейнике, то можете обратиться к нему по имени. Наглухо затворите ставни и проверьте, крепко ли заперт засов. Зло способно проникать в дом через самые тонкие щели. Не съесть ли нам чего-нибудь вкусненького?

Что ж, тогда помогайте мне помешивать варево в горшках.

ПУТЕШЕСТВОВАТЬ ПО СЕВЕРНОМУ ТРАКТУ с тяжкими думами на сердце – опасно. К югу от Аркеска есть место, где деревья расступаются, птицы не поют, а на ветвях висят холодные тяжелые тени. На этом глухом отрезке дороги путники держатся ближе друг к другу, горланят песни и бьют в барабаны, ибо если кто здесь с головой погрузится в собственные мысли, тот непременно свернет с тропы и попадет в чащу. А уж того, кто не прислушался к окликам товарищей, ноги сами собой приведут к безмолвным улицам и заброшенным домам Велисьяны, про́клятого города.