Тэд Уильямс - Корона из ведьминого дерева. Том 2 [litres]

– В самом деле? Ты знаешь, что я сегодня сделал, старик – глупый, себялюбивый, лживый старик? Я пришел на свадьбу и убил жениха. На моей одежде его кровь, во всяком случае, так я думаю. – Он указал на свою рваную, заляпанную бурыми пятнами рубашку.

– Ты убил Дроджана? – Охваченный ужасом старик посмотрел на него, продолжая стоять на коленях. – Клянусь всеми богами, что ты наделал? Одриг с тобой покончит!

– Я думаю, нет. – И снова Унвер рассмеялся жутким смехом, только теперь он был не таким громким. – Видишь ли, я убил и Одрига. Я превратил свадьбу в день траура. И я похоронил невесту, но она умерла не от моих рук.

Жакар заплакал. Он явно поверил во все, что сказал Унвер.

– О боги, что мы будем делать? Что буду делать я ? Ты безумец, ты нас уничтожил!

– Нет никаких нас , нет с того момента, как умерла моя приемная мать. Ты давал мне это понять раз за разом, когда заставлял просить еду и делать всю работу, которой не хотел заниматься сам, когда насмехался надо мной, повторяя имя, которое мне дали другие, – Никто! А теперь, если не хочешь умереть медленной и мучительной смертью, в отличие от тана Одрига, ты расскажешь мне все, что знаешь о моем истинном клане. И прекрати ныть, или я срежу тебе губы и ты откроешь мне все свои тайны окровавленным ртом.

Это заняло довольно много времени, потому что старик никак не мог прекратить плакать и жаловаться на свою судьбу, но в конце концов Унвер узнал от него безобразную, политую слезами историю, слово за словом, все, что знал Жакар.

Когда он закончил, он лежал на спине, как побитая собака, на щеках и руках остались тонкие порезы, но он не получил смертельных ран.

– Я рассказал тебе все, что знал, – рыдал он. – Пожалуйста, сын, не убивай меня. Забери Деофола и уходи. Видишь, я не стал его продавать! Я знал, что если ты вернешься, то захочешь своего коня. Он в загоне.

Унвер нахмурился:

– В последний раз скажу, не называй меня своим сыном. Я не сын тебе. – Он фыркнул и встал. – Убивать тебя? Я уже убил сегодня двух человек. Зачем мне пачкать клинок о такое жалкое существо, как ты? Ради моей приемной матери я позволю тебе жить, чтобы ты помнил свой позор. Надеюсь, он тебя сожжет, старик.

– О, пусть Пронзающий Небо благословит тебя! – сказал старик, и он бы продолжал, но Унвер заставил его замолчать, ударив ногой по ребрам.

– Но прежде чем я уйду, я хочу взглянуть на твой чудесный фургон, который ты купил благодаря моему тяжелому труду, продав моих лошадей, которые должны были стать выкупом для Кульвы.

Он наклонился, вытащил из огня горящую хворостину и прошел с ней вдоль фургона, внимательно осматривая изящные швы, соединяющие кожу, металл и выкрашенное дерево. Потом он поднялся по ступенькам и вошел внутрь.

– И он стоил тебе семь лошадей? – спросил Унвер. – В самом деле?

Жакар, который задыхался от боли в груди, стоял на четвереньках, пытаясь подняться на ноги.

– Это замечательный фургон! – прорычал он. – Одриг дал мне хорошую цену.

Унвер появился в дверях.

– Я думаю, он тебя обманул. – Он спустился по ступенькам и бросил хворостину обратно в огонь.

– Обманул? – Старик все еще пытался встать, и наконец ему удалось подняться на ноги. Тонкие струйки крови бежали по его щекам и стекали на бороду, делая похожим на раскрашенного шамана племени. – Это хороший фургон! Лучше только у самого Одрига! Как можно говорить, что цена неправильная? Что в нем не так?

– Ну, во-первых, – ответил Унвер с холодной улыбкой, – кто-то его поджег.

Когда Унвер направился к загону, старик беспомощно закричал, обратив лицо к вечернему небу, призывая его на помощь. Пламя уже начало лизать окна и тщательно покрашенные рамы.

К тому моменту, когда Унвер оседлал лошадь и ускакал, фургон превратился в огненный шар, заметный с огромного расстояния и похожий на вечернее солнце.

Она вышла из южной двери Санцеллан Маистревис. Ею пользовались реже других, но охраняли столь же тщательно. Джеса вежливо кивнула, когда стражники ее окликнули, но их внимание не показалось ей лестным, оно лишь сбивало с толку. Разве они не знают, кто она такая? Неужели думают, что у собственной няни герцогини есть время флиртовать с солдатами, даже если бы она того хотела? Она даже одета не для того, чтобы доставлять удовольствие, волосы туго стянуты шарфом, платье скрывает старый плащ.

«Большая часть мужчин – глупцы», – подумала она.

У нее осталось мало времени, поэтому она быстро прошла через ту часть старого города, где жили крестьяне, к рынку пряностей, и купила корицу, мускатный орех и перец из Арча, расплатившись серебряной монетой, которую ей дала госпожа. Пока она с сумкой переходила от одного торговца к другому, Джеса внимательно поглядывала по сторонам, чтобы определить, не следит ли кто-то за ней, но не сумела заметить ничего необычного. На утреннем рынке было полно обычных покупателей, в основном слуг из великих домов – хотя ее дом самый великий, с гордостью подумала она, потому что в Наббане никто не стоял выше Санцеллан Маистревиса, за исключением, быть может, санцелланских эйдонитов, дворца Его Святейшества, Ликтора.

Когда она убедилась, что никто за ней не следует, Джеса ушла с рынка и быстро зашагала по Портовой улице в сторону причалов, потом свернула на Аллею Святых, как ее называли из-за огромной арки, украшенной важными религиозными фигурами. Она знала лишь святую Пелиппу, ту, что дала умирающему Усирису напиться воды из своей чаши, и, хотя святые Наббана не имели к ней отношения, Джеса уважала Пелиппу, как женщину, которую, вопреки обычаям, прославляли за то, что она выполняла неблагодарную женскую работу.

Аллея Святых, широкая, извивающаяся дорога, вела из квартала и огибала Холм Эстренин, пока не доходила до крупных поместий, находившихся наверху, ими в основном владели иностранцы, богатые купцы и аристократы, которым нравилось иметь собственные дома в величайшем городе во всем мире, как любил повторять герцог Салюсер. Джеса не сомневалась, что это правда, во всяком случае с точки зрения размеров. Всюду, где ей доводилось побывать, улицы заполняли толпы людей, и они не только занимались своими делами, среди них попадались и те, что, казалось, никогда не расходились по домам: развозчики товаров, бродяги и даже женщины, ей рассказывала о них герцогиня Кантия, те, что отдалились от бога (так объяснила герцогиня) и продают свои самули, как их называл народ Джесы – «нежные цветы», – за деньги.

И хотя сегодня все выглядело как обычно, даже в этом богатом районе она замечала следы недавних неприятностей, обрушившихся на город волнений, во время которых она сама едва не погибла. Грубые рисунки, изображавшие птиц с огромными крыльями и девизом: СЕКУНДИС ПРИМИС ЭДИС – «Второй станет первым», – появились на стенах зданий, символическое изображение Буревестников, людей, поддерживавших врагов герцога, Далло Ингадариса и брата герцога Друсиса. В более бедной части улицы, рядом с общественным рынком, Джеса увидела развалины сгоревших домов. Когда она проходила мимо одного из них, она содрогнулась, черные провалы окон смотрели на нее призрачными глазами.