Тэд Уильямс - Корона из ведьминого дерева. Том 2 [litres]

«Бабочки», – сообразил он после первых ошеломляющих мгновений.

Как только бабочки оказались на солнце, они взорвались множеством цветов – синий, оранжевый, красный и желтый, тысячи и тысячи порхающих ярких точек метались вокруг них в вихре мерцающих крыльев. Рядом с ним принц Морган отшатнулся и уселся на землю, глядя на сияющее облако, окружившее его, и Эолейр почти ничего больше не видел. Наконец диковинные существа начали успокаиваться и садиться на голые скалы у входа в долину, на каждое дерево и растение.

– Радуга Бриниоха! – воскликнул Эолейр.

И это было не столько ругательство, сколько описание. Сидящий на земле рядом с ним Морган испуганно глазел по сторонам, точно пьяница, перепутавший окно второго этажа и дверь.

– Заходите. – Голос Адиту теперь сопровождало эхо.

Эолейр снова двинулся вперед, стараясь не наступить на яркие пятна цвета, изящно расправившие крылышки на земле вокруг входа. Через мгновение Морган поднялся на ноги и последовал за ним, но его лицо оставалось бледным, а двигался он слишком медленно. Эолейр оглянулся и осторожно взял принца за руку, сделав вид, что он на нее опирается.

Когда он шагнул в проход и сумел поднять голову, Эолейр обнаружил, что оказался в широкой, но низкой пещере, темной, если не считать света, льющегося через отверстие в неровном каменном потолке. Все помещение было не больше, чем его спальня в любимом им Над-Муллахе, который он не посещал уже много лет и по которому вдруг мучительно затосковал. Он почувствовал, как вздрогнул Морган, но продолжал сжимать руку принца. На этот раз он и сам нуждался в поддержке.

В центре маленькой пещеры кто-то лежал, с головы до ног завернутый во что-то, напоминающее льняные бинты, которые используют похоронные священники в Эркинланде, когда готовят королей и королев для похорон. Только лицо оставалось открытым – и Эолейр узнал мать Джирики и Адиту, Ликимейю, хотя ее черты казались безжизненными, как у одной из статуй в Наббане Золотого века.

– Клянусь богами, что это? – спросил он тихим и внезапно охрипшим голосом, который ему самому показался странным. – Она мертва?

Джирики, стоявший рядом с телом матери, поднял голову. Его лицо сохраняло холодную неподвижность, на которую Эолейр обратил внимание утром.

– Нет, наша мать погрузилась в Долгий сон, но она не мертва. Однако сон продолжается уже довольно долго – вот уже несколько лет, – она не просыпается, и у нас почти не осталось надежды, что это когда-нибудь произойдет.

– Не просыпается? – Эолейр отпустил руку Моргана и встал на колени возле закутанной фигуры.

Несколько бабочек все еще оставалось на каменных стенах пещеры; другие осторожно шагали по телу Ликимейи, медленно расправляя и складывая крылья, которые вспыхивали разными цветами всякий раз, когда они оказывались в лучах попадавшего внутрь пещеры света.

Эолейр наклонился и понял, что Ликимейя завернута не в бинты, а в множество слоев каких-то блестящих белых нитей невероятной длины. Он смотрел, как бабочки разгуливают по телу спящей женщины, и ему вдруг пришла в голову странная идея – он догадался, кто соткал удивительный саван для Ликимейи.

– Что с ней случилось? – спросил Эолейр.

Джирики бросил на него быстрый взгляд, словно граф произнес нечто странное, а потом отвернулся.

– Стрела попала ей в сердце.

– Клянусь Красным глазом Мурхага! Кто это сделал?

Адиту выступила вперед, но она не отрывала взгляда от застывшего лица матери.

– Мы не знаем наверняка, но нам известно, что убийцы были смертными, – сказала она.

– Смертные? – Граф пришел в ужас. Некоторое время он смотрел в изнуренное золотое лицо Ликимейи. – Вы сказали «убийцы», – наконец снова заговорил он, – но она не умерла. Да свершится воля богов, она придет в себя и сможет назвать тех, кто ее атаковал, чтобы они понесли наказание.

– Они все равно убийцы, – сказал Джирики. Его голос оставался спокойным, но стал холодным, как каменные стены склепа. – Они убили одиннадцать наших соплеменников. Лишь наша мать и еще один ситхи смогли пережить нападение.

– О, боги, нет. – Больше Эолейр не мог смотреть в пустое лицо Ликимейи. – Нет. Расскажите, что случилось.

– Мы расскажем, но не здесь, – заверила его Адиту. – Ясира – священное место встреч – теперь принадлежит нашей матери. Мы не станем осквернять его разговорами о трусливых тварях, напавших на нее.

Когда они направились к выходу из пещеры, Эолейр заметил, что несколько бабочек залетело обратно. Сначала он ничего не подумал, но после того, как задержался на несколько мгновений, увидел, как за ними последовали другие, одна дюжина за другой.

Джирики произнес какие-то резкие слова, обращаясь к Адиту на своем музыкальном языке, и бабочки устремились в пещеру потоком, кружа над головой Эолейра, заполняя все пространство между полом и потолком. Но где принц Морган? Охваченный мрачным предчувствием, Эолейр обернулся и увидел, что принц стоит возле тела Ликимейи и с болезненным любопытством смотрит на нее – прежде граф никогда не видел на его лице такого выражения.

– Морган! Пора уходить, – позвал Эолейр.

Новые и новые бабочки возвращались в пещеру, заполнив ее сиянием и тенями своих крыльев.

Принц что-то сказал, но Эолейр не разобрал его слов.

– Что? Идите сюда! – позвал его Эолейр.

– Она пытается говорить!.. – уже громче ответил Морган.

Джирики метнулся через пещеру и опустился на корточки рядом с телом матери.

– Кролик, иди ко мне! – крикнул он. – Это правда.

Адиту поспешно присоединилась к нему.

– Она молчит с тех пор, как в нее стреляли, когда прошла первая лихорадка!

Эолейр также подошел ближе. Он видел, что лицо Ликимейи едва заметно шевелится под шелковистым саваном, словно по его поверхности пробежала дрожь сна. Адиту наклонилась очень низко и приложила ладонь к груди матери, а потом приблизила ухо к ее губам. На миг она замерла, внимательно слушая, затем выпрямилась и встала. Она прижала руки к животу, словно хотела защитить находящегося внутри ребенка, и снова заговорила с братом на своем языке.

– Вы поняли, что говорила ваша мать? – спросил у нее Эолейр.

– Я понял, – неожиданно заявил Морган, к полнейшему удивлению графа. Юноша выглядел так, словно весь мир перевернулся; его глаза были широко раскрыты, в них застыло удивление, лицо стало бледным, как пергамент. – Я сумел ее понять, клянусь! Я услышал, как звучит ее голос у меня в голове! Она сказала: « Все голоса лгут, кроме того, что шепчет. И он может украсть мир».

На лице принца застыло выражение, которого Эолейр никогда не видел раньше – недоумение и страх.

Джирики и его сестра посмотрели на Моргана, а потом друг на друга. После мучительно долгой паузы Адиту снова обратилась к графу Эолейру, и ее лицо стало необычно пустым.