Лэйни Тейлор - Дочь дыма и костей [litres]

Акива ждал, когда она решит спуститься, но Кэроу молча наблюдала за рассветом: появившееся из-за холмов солнце загоняло в тень густые остатки ночи – они собирались в укромных уголках вне досягаемости утренних лучей.

Немного погодя она сказала:

– Вчера ты говорил, что самое первое твое воспоминание – солдаты, которые пришли за тобой…

– Я говорил тебе такое? – поразился он.

– Разве ты не помнишь? – Она повернулась к нему, шоколадного цвета брови удивленно поползли вверх.

Он встряхнулся, пытаясь мысленно вернуться во вчерашний день. Боль от дьявольских отметин затмила память, но ему и в голову не могло прийти, что он рассказывал о детстве и из всех дней выбрал именно этот. Ему показалось, что он вытянул несчастного маленького мальчика из прошлого – словно в минуту слабости вновь стал этим мальчиком.

– Что еще я говорил?

Кэроу вскинула голову. Это движение – мимолетный наклон головы – спасло ее в Марракеше, и вновь сердце Акивы учащенно забилось.

– Ничего особенного, – ответила она после небольшой паузы. – Потом ты заснул.

Она явно лгала. Что еще он рассказал вчерашней ночью?

– И все-таки, – продолжала Кэроу, глядя ему в глаза, – ты заставил меня задуматься о собственном первом воспоминании.

Опершись руками о крышу, она встала на ноги, и ветер вновь принялся трепать ее волосы.

– И что это за воспоминание?

– Бримстоун. – Ее дыхание слегка сбилось, на губах заиграла нежная и бесконечно печальная улыбка. – Это Бримстоун. Я сижу на полу позади него и играю с пушистым кончиком его хвоста.

Играет с кончиком хвоста? Это никак не вязалось с представлением Акивы о колдуне, которое терзало душу, жгло каленым железом.

– Бримстоун, – с горечью повторил он. – Он хорошо к тебе относился?

Бурлящий поток синих волос, страсть в глазах. Ответ Кэроу был резок.

– Всегда! По-твоему, тебе известно все о химерах? Ты не знаешь Бримстоуна!

– А может, Кэроу, – растягивая слова, произнес он, – ты сама его по-настоящему не знаешь?

– Что? – вскинулась она. – Чего именно я не знаю?

– Возьмем, к примеру, магию, – продолжал Акива. – Монеты желаний, которые он давал тебе. Ты в курсе, откуда они берутся?

– Откуда?

– Они не даются даром, Кэроу. У магии есть цена. За каждое желание заплачено болью.

Боль.

Кэроу стало плохо. Она вспомнила о каждом исполненном пустяковом желании. Почему Бримстоун никогда ей об этом не рассказывал? Знай она правду, поняла бы, почему он бросал на нее сердитые взгляды. И никогда не стала бы загадывать желания.

– Чтобы что-то взять у вселенной, нужно что-то отдать взамен, – сказал Акива.

– Но почему… боль? Разве нельзя отдать что-то другое? Например… радость?

– Здесь важно равновесие. Если ты отдаешь нечто, с чем легко расстаться, теряется весь смысл.

– По-твоему, заплатить радостью легче, чем болью? Что, к примеру, ты испытывал чаще?

Он посмотрел на нее долгим взглядом.

– Дельное замечание. Только этот закон придумал не я.

– Кто же?

– Мой народ верит, что это сделали божественные звезды. А у химер каждое племя имеет свою версию.

– Так… а откуда берется боль? – тревожно спросила Кэроу. – Это собственная боль Бримстоуна?

– Нет, Кэроу. Это не его боль. – Отвечая, Акива отчетливо произнес каждое слово, и следующий вопрос повис в воздухе: если это не его боль, тогда чья?

Ей стало дурно. Перед глазами возникла картина: лежащие на столах тела. Нет! Это, должно быть, нечто совсем другое. Она знала Бримстоуна, разве нет? Да, она могла не знать о нем всего. Но ведь она доверяла именно ему, а не этому ангелу.

Сглотнув застрявший в горле ком, она прошептала:

– Я тебе не верю.

– Кэроу, что за поручения ты выполняла для него? – мягко спросил он.

Кэроу собралась было ответить, но не успела: подступила медленная волна понимания. Зубы – одна из самых главных тайн в ее жизни. Трупы, щипцы, смерть. Русские девочки с окровавленными ртами. Она всегда считала, что Бримстоун закупал контрабандный товар для какого-то крайне важного дела, и боль – лишь печальное и отвратительное следствие. А что, если все это затевалось исключительно для того, чтобы причинить кому-то боль? Что, если таким путем Бримстоун платил за свое могущество, за желания, за все?

– Нет, – сказала она и тряхнула головой, однако уверенность ее пошатнулась.

Немного погодя, когда она снова шагнула с купола собора в воздух, полет больше не доставлял удовольствия. «Чьей болью, – думала она, – за это заплачено?»

От замка по длинной извилистой Нерудовой улице они пришли в чайную. Акива продолжил рассказ о своем мире. Империя и цивилизация, восстания и кровавые битвы, оставленные и завоеванные города, сожженные земли, разрушенные стены, осажденные крепости, в которых первыми умирали от голода дети, хотя родители отдавали им всю еду.

Он рассказывал о массовых убийствах и терроре в стране угасающей красоты. О том, как древние леса пускали на корабли и осадные орудия. Или сжигали, чтобы из них нельзя было построить ни то, ни другое.

Об огромных разграбленных городах, братских могилах, предательствах.

О постоянно прибывающих армиях чудовищ – неистощимых, несокрушимых.

Были и другие события – эпические и грозные, – он не говорил о них, а лишь слегка касался, словно боясь потревожить рану, причинить боль.

Кэроу слушала с широко раскрытыми глазами, ужасаясь зверствам и жалея, что за семнадцать лет Бримстоун так и не счел нужным рассказать ей о том, что происходит «кое-где».

– Как называется твой мир? – неожиданно спросила она.

– Эрец, – ответил Акива, и брови Кэроу поползли вверх.

– На иврите это значит «земля», – сказала она. – Почему наши миры называются одинаково?

– Раньше маги считали, что миры наслаиваются друг на друга, как горные породы. Или как годичные кольца у деревьев.

– Да? – Кэроу вскинула бровь. – Что за маги?

– Серафимские колдуны.

– Ты сказал «раньше». Что они думают сейчас?

– Ничего. Химеры их истребили.

– О.

Кэроу сжала губы. Что тут скажешь? Она задумалась о мирах.

– Может, мы просто позаимствовали у вас слово «Эрец», когда придумывали религии с оглядкой на вас? – Как раз это Бримстоун и называл «лоскутным одеялом из сказок, которое люди составляли из обрывочных знаний». – Красота – добро, рога и чешуя – зло. Все просто.

– И в данном случае, правильно.

Официантка за стойкой таращила на них глаза. Кэроу хотела ее спросить, что не так, но не стала.

– Значит, в двух словах, – обратилась она к Акиве, пытаясь собрать воедино все, о чем он ей поведал, – серафимы хотят править миром, а химеры не желают терпеть над собой господства, поэтому они – зло.