Н. Джемисин - Пятое время года [litres]

Женщина молчаливо предлагает помощь, берясь за рычаг. Ты киваешь, и она качает тебе воду. Сначала ты напиваешься досыта, затем в напряженной тишине наполняешь флягу. Нервы заставляют тебя нарушить молчание.

– Ты сильно рисковала, придя сюда. Вероятно, все скоро вернутся.

– Не все и не скоро. И ты тоже сильно рискуешь.

– Верно.

Женщина кивает на груду наполненных фляг, и ты запоздало замечаешь – что это там? На горлышке одной из фляг какое-то сооружение из веточек, скрученных листьев и куска кривой проволоки. Оно тихо щелкает, когда ты на него смотришь.

– Гоняет тест, кстати.

– Что?

Она пожимает плечами, окидывает тебя взглядом, и ты понимаешь – эта женщина такая же неприкаянная, как ты глухачка.

– Это землетрясение на севере, – говорит она, – как минимум девять баллов. Именно это мы ощутили на поверхности. И оно было глубоко. – Она внезапно замолкает, отворачивается от тебя и хмурится, словно услышала что-то тревожное, хотя там нет ничего, только стена. – Никогда не видела такого землетрясения. Странный рисунок у него. – Затем снова, как птица, резко поворачивает голову к тебе. – Вероятно, прорвало много водоносных слоев. Конечно, со временем они восстановятся, но в ближайшей перспективе невозможно сказать, какие загрязнения могут возникнуть вокруг. Я имею в виду, это же отличное место для города, верно? Ровное, легкий доступ к воде, нигде поблизости никаких сдвигов. Я хочу сказать, тут, вероятно, когда-то мог быть город. Знаешь, сколько грязи оставляют после себя умершие города?

Ты не сводишь с нее глаз. Хоа тоже, но он на все так смотрит. Затем та штука во фляге перестает щелкать, и неприкаянная наклоняется, чтобы вытащить ее. От нее в воду уходила какая-то полоска – кора?

– Безопасно, – говорит она и запоздало замечает твой взгляд. Она чуть хмурится и показывает полоску. – Она сделана из того же растения, что и сафе. Ну, приветственный чай. Знаешь? Но я обработала его еще кое-чем, чтобы улавливать те вещества, которых не улавливает сафе.

– Нет такого, – вырывается у тебя, и потом ты замолкаешь, обеспокоенная ее резким взглядом. Надо закончить фразу. – То есть… нет того, вредного для людей, чего не улавливает сафе.

Только потому его и пьют, поскольку вкус у него как у кипяченой мочи.

У женщины раздраженный вид.

– Это не так. Где тебя, ржавь земная, учили?

Это то, чему ты сама учила в яслях Тиримо, но прежде чем ты успеваешь ответить, она резко говорит:

– Сафе не работает в холодном растворе, все это знают. Жидкость должна быть теплой или комнатной температуры. Оно также не ловит того, что убьет тебя через несколько месяцев, а не за пару минут. Чего хорошего, если ты помрешь не сегодня, а через год от коросты?

– Ты геомест! – выдыхаешь ты. Это кажется невозможным. Ты видела геоместов. Такими люди представляют себе орогенов, когда они в благодушном настроении – загадочные, непостижимые, обладающие знаниями, запретными для смертных, волнующие. Никто, кроме геоместов, не знает так много бесполезных фактов.

– Нет. – Женщина подбирается. Ее почти разрывает от гнева. – Мне хватило мозгов не слушать этих болванов в Университете. Я не дура.

Ты снова смотришь на нее в полном смятении. Но в этот момент твоя фляга переполняется, и ты ищешь затычку. Она перестает качать, затем сует крохотное устройство из коры в карман своих объемистых юбок и начинает разбирать один из тючков у ее ног, быстро и эффективно. Она вытаскивает флягу – такого же размера, как и твоя, – и отбрасывает ее в сторону. Затем, когда маленький тючок пустеет, она отбрасывает и его. Ты не отводишь взгляда от этих двух предметов. Было бы легче, если бы мальчик сам мог нести свои припасы.

– Бери их, если уходишь, – говорит женщина, и хотя она не смотрит на тебя, ты понимаешь, что она нарочно отложила их для тебя. – Я не останусь, ты тоже.

Ты подходишь взять флягу и пустой маленький рюкзачок, женщина встает, чтобы помочь тебе наполнить вторую флягу, затем снова принимается рыться в своих вещах. Привязывая флягу и спальный мешок, который ты подобрала по дороге, и перекладывая кое-какие вещи из своего рюкзака в рюкзачок для мальчика, ты говоришь:

– Ты знаешь, что случилось? Кто это сделал? – ты показываешь в направлении, откуда раздались разбудившие тебя крики.

– Сомневаюсь, чтобы это был «кто-то», – говорит женщина. Она откладывает несколько пакетов просроченной еды, пару детских трусов, которые могли бы подойти Хоа, и книги. Кто же берет книги в рюкзак? Однако женщина читает заголовок каждой, прежде чем отбросить их в сторону. – Люди не так быстро, как природа, реагируют на такие перемены.

Ты привязываешь к своему рюкзаку вторую флягу, понимая, что не надо заставлять Хоа нести слишком большую тяжесть. Он всего лишь мальчик, да еще и недоросток. Поскольку неприкаянной их общество явно не нужно, ты забираешь трусики из груды ненужных ей вещей. Ей вроде все равно.

Ты спрашиваешь:

– Ты думаешь, какие-то животные напали?

– А ты разве не видела труп?

– Я и не знала, что был труп. Люди стали вопить и разбегаться, и мы тоже побежали.

Женщина вздыхает.

– Это не неразумно, но это действительно лишает тебя… возможностей.

Словно иллюстрируя свои слова, она отбрасывает в сторону очередной выпотрошенный рюкзак и встает, поднимая на плечи два оставшихся. Один из них более поношен и явно удобнее остальных – ее собственный. Бечевкой она связывает две фляги, чтобы они улеглись на ее зад, поддерживаемые его немалым изгибом, а не болтались. Внезапно она ожигает тебя злым взглядом.

– Не ходи за мной.

– И не собиралась. – Маленький рюкзачок для Хоа собран. Ты надеваешь свой, проверяешь, чтобы все было прочно и удобно.

– Я не шучу. – Она чуть наклоняется вперед, ее лицо почти дико от ярости. – Ты не знаешь, к чему я возвращаюсь. Я могу жить в огороженном поселении с полусотней такой же ржави, как я. У нас острые зубы и поваренная книга блюд из сочных тупых людишек.

– Ладно, ладно. – Ты делаешь шаг назад, что вроде успокаивает ее. Злоба сменяется облегчением, она продолжает пристраивать рюкзаки поудобнее. Ты тоже получила то, что хотела, так что пора уходить. Когда ты протягиваешь мальчику рюкзак, он вроде им доволен, ты помогаешь ему надеть его как следует. Когда ты занимаешься этим, неприкаянная проходит мимо тебя, и остатки твоей былой личности заставляют тебя сказать:

– Кстати, спасибо.

– Не за что, – беззаботно говорит она, направляясь к двери, – и резко останавливается. Смотрит на что-то. Взгляд на ее лицо заставляет волосы на затылке встать дыбом. Ты спешишь к двери, чтобы увидеть то, на что она смотрит.

Это киркхуша – одна из тех длинных пушистых тварей, которых срединники держат как домашних питомцев вместо собак. Поскольку собаки слишком дороги для всех, кроме самых шикарных экваториалов. Киркхуша скорее похожа на сухопутную выдру, чем на собаку. Они хорошо приручаются, дешевы, поскольку питаются листвой низких кустарников и живущими там насекомыми. И они даже забавнее щенков, когда маленькие… но эта киркхуша вовсе не забавна. Это здоровенная, фунтов в сто тварь с гладкой шерстью. Кому-то она была дорога, по крайней мере до недавнего времени – на ее шее еще сохранился ошейник из тонкой кожи. Она рычит, выскальзывая из травы на дорогу, и ты видишь красные пятна вокруг ее пасти и на когтистых цепких лапах.