Холли Блэк - Злой король [litres]

Поворачиваюсь и вижу, как он появляется на другом краю помещения. Рядом с ним трое из морского народа – смотрят на меня бледными глазами. Мне требуется секунда, чтобы уловить все детали и заметить – Призрак не связан, ему ничто не угрожает. Он – предатель.

Меня бросает в жар. Хочется прийти в ярость, но чувствую только шум в голове, который глушит все…

Море снова обрушивается на берег, ломится в стену Башни. Радуюсь, что Закат в руке.

– Почему? – спрашиваю я и слышу, как в уши волнами прибоя плещут слова Никасии: «Кто-то, кому ты веришь, уже предал тебя».

– Я служил принцу Дайну, – говорит Призрак. – Не тебе.

Начинаю что-то говорить, но позади раздается шорох. Затылок пронзает боль. После – ничего.

Прихожу в себя на дне моря.

Поначалу паникую. В легких вода, на грудь страшно давит. Открываю рот, чтобы закричать, и звук выходит, но не тот, что я ожидала. Отказываюсь от таких попыток и сквозь испуг осознаю, что не утонула.

Я жива. Дышу под водой – тяжело, с трудом, но дышу.

Подо мною кровать, вырезанная из кораллового рифа, покрытого водорослями; длинные пряди растений колышутся в текущей воде. Нахожусь внутри какого-то здания, кажется, тоже из коралла. В окна вплывают рыбки.

В ногах кровати плавает Никасия, вместо ног у нее длинный рыбий хвост. Вижу ее словно впервые – в воде сине-зеленые волосы струятся вокруг тела, бледные глаза сверкают металлическим блеском. На земле она была просто красивой, а здесь прекрасна стихийной пугающей красотой.

– Это за Кардана, – говорит она и, сжав кулак, бьет меня в живот.

Не думала, что под водой можно нанести сконцентрированный плотный удар, но это ее мир, и у Никасии получается.

– Ух, – выдыхаю я, пробую коснуться рукой того места, куда она ударила, но запястья схвачены тяжелыми кандалами, так что я не дотягиваюсь. Поворачиваю голову, вижу на полу удерживающий меня железный шар. Снова наваливается паника, все кажется нереальным.

– Не знаю, каким обманом ты его завлекла, но выведаю, – говорит Никасия, заставляя меня нервничать из-за правильности ее догадок. И все-таки это означает, что ей ничего не известно.

Заставляю себя сосредоточиться на происходящем, на здесь и сейчас, на том, что могу сделать, и выработке какого-никакого плана. Но это трудно, когда злишься, а я злюсь на Призрака за то, что он меня предал, на Никасию, на себя и опять на себя – больше, чем на всех остальных. Прямо трясусь от ярости из-за того, что оказалась в таком положении.

– Что с Призраком? – бросаю я. – Где он?

Никасия смотрит на меня, прищурившись:

– А что?

– Он помог вам схватить меня. Вы ему заплатили? – спрашиваю я, стараясь говорить спокойно. Не могу задать вопрос о том, что интересует меня больше всего: известно ли ей о планах Призрака возглавить Двор теней? Чтобы узнать это и остановить его, мне надо бежать.

Никасия касается ладонью моей щеки, потом разглаживает мне волосы:

– Беспокойся о себе.

Может, она схватила меня из-за личной ревности? Может, мне еще удастся отсюда вырваться?

– Ты думаешь, что я обманом заманила Кардана, потому что нравлюсь ему больше, чем ты? – говорю я. – Но ты же стреляла в него из арбалета. Конечно, я нравлюсь ему больше.

У нее бледнеет лицо, рот кривится от удивления, а потом от злости, когда она понимает, на что я намекаю – на то, что все рассказала ему. Может, не такая уж удачная идея – привести ее в ярость, когда я так беспомощна, но, надеюсь, она достаточно разозлится, чтобы сказать, зачем я здесь.

И на какое время должна остаться. Его уже прошло немало, пока я была без сознания. За это время Мадок, знающий о моем влиянии на корону, мог развязать войну; Кардан волен творить все, что душе угодно, а Локк – потешаться над всеми подряд, кого сумеет затащить на свои представления. Совет между тем вполне способен склониться к капитуляции перед морем, а я ничего не могу сделать, чтобы повлиять на происходящее.

Сколько времени я еще здесь проведу? Сколько его понадобится, чтобы пошло насмарку все, сделанное мною за пять месяцев? Думаю про Вал Морена, подбрасывающего предметы в воздух и позволяющего им упасть, рассыпаться вокруг него. Вспоминаю его человеческое лицо, его ко всему безразличные глаза.

Никасия, похоже, овладела собой, но ее длинный хвост так и хлещет туда-сюда.

– Что ж, теперь ты наша, смертная. Кардан пожалеет о том дне, когда доверился тебе.

Ей хочется запугать меня посильнее, но я чувствую облегчение. Они не считают, что я обладаю каким-то особым могуществом. Наоборот, думают, что я очень уязвима. Что могут контролировать меня, как любого смертного.

Однако же облегчение – это последнее, что мне следует ей демонстрировать.

– Ну конечно, Кардану определенно нужно было больше доверять тебе. Ты действительно заслуживаешь доверия. Это же не ты постоянно предавала его.

Никасия запускает руку в перевязь на груди и вытаскивает кинжал из зуба акулы. Сжимает его, уставившись на меня гневным взглядом:

– Могу мучить тебя, а ты и не вспомнишь.

– Но ты вспомнишь, – говорю я.

Она улыбается.

– Возможно, я буду дорожить этими воспоминаниями.

Сердце колотится в груди, но я не подаю вида.

– Хочешь, покажу, куда приставить острие? – спрашиваю я. – Это деликатное дело – причинять боль, не нанося серьезных повреждений.

– Ты слишком глупа, чтобы бояться?

– О, я боюсь, – отвечаю я. – Только не тебя. Кто бы меня сюда ни доставил – твоя мать, полагаю, и Балекин, – я им зачем-то нужна. Вот этого я боюсь, а не тебя, бездарной мучительницы, не имеющей отношения к планам ни одной из сторон.

Никасия произносит заклятие, и меня одолевают муки удушья. Я не могу дышать. Открываю рот, но агония становится только мучительнее.

«Поскорее бы это кончилось», – думаю я. Но пытка продолжается достаточно долго.

В следующий раз прихожу в себя в одиночестве.

Лежу, вокруг течет вода, легкие дышат. Подо мной все еще кровать, но я чувствую, что вишу над ней.

Болит голова, живот тоже – это последствия голода и полученного удара. Вода холодная, и холод проникает мне в вены, отчего кровь течет медленнее. Не знаю, сколько времени провела без сознания, сколько прошло после того, как меня похитили из Башни. Время течет, рыбки тычутся в мои ступни, в волосы, в швы на ране, злость проходит, и меня переполняет отчаяние. Отчаяние и раскаяние.