Дмитрий Емец - Замороженный мир [litres]

– Вот Рина! Зачем вы хотели, чтобы она прилетела со мной?

– Мы и прежде встречались. Подумал, что она не помешает, – ответил Долбушин спокойно.

Он покосился на телогрейку Рины, чуть поклонился – не то Рине, не то телогрейке, – приподнял брови, но от комментариев воздержался, лишь потрепал Афродиту по холке. Рина с удивлением обнаружила, что диковатая Афродита разрешила чужаку прикоснуться к себе, только слегка раздула ноздри. В общении с лошадьми Долбушин был приемлем: не груб, спокоен. Общества своего не навязывал, но не шарахался, не мямлил и нерешительностью своей лошадь не пугал.

– Красивая… – похвалил он, оглядев Афродиту. – Это кто-то по линии Ришелье? И еще Рогнеда угадывается: сухость ног, шея.

Рина не помнила ни Ришелье, ни Рогнеду. Когда она пришла в ШНыр, то этих лошадей в пегасне уже не застала.

– Верно. Ришелье отец. Рогнеда бабка, – подтвердила Кавалерия. – А про эту что скажете?

Глава форта деловито осмотрел Ядвигу, по своей всеядности уже хрустевшую еловой шишкой.

– С этой дамой мы не знакомы. Что-то донского разведения.

– Да, лентяйка редкостная, – признала Кавалерия и, приблизившись к костру, присела, отогревая руки. На рукавах ее телогрейки таял лед.

– Когда-то… уже после ШНыра, когда появилась возможность… у меня была мысль разводить пегов, – медленно и куда-то в сторону сказал Долбушин. – В принципе, достать нескольких пегов несложно. Опыт тоже кое-какой есть…

Рина же смотрела на Долбушина с изумлением. Она никогда не слышала раньше о таком желании отца.

– Да и команду можно было бы собрать. Многие перешедшие к нам шныры учились еще у Меркурия… – продолжал Долбушин.

Кавалерия нахмурилась. Рина не поняла, потому ли это произошло, что Долбушин упомянул Меркурия (интересно, знал ли он о его гибели?), или она представила себе, что у ведьмарей появляются пеги.

– Ну и что же помешало такому благому начинанию? – спросила Кавалерия очень сухо.

– Я подумал… В общем, это было бы лишнее… Пег, на котором нельзя нырнуть, а можно только осторожно летать – это как гоночная машина, на которой ездишь в пробках… Только дразнить себя! – усмехнувшись, договорил Долбушин.

Передав Рине повод Ядвиги – теперь Рина держала и Афродиту, и Ядвигу, – глава форта подошел к Кавалерии. Непривычная задумчивая мягкость, возникшая у него и в голосе, и в движениях, когда он говорил о пегах, исчезла. Человек в Долбушине опять начинал растворяться. Человека подменял сутулый, резких очертаний шахматный конь, скачущий по расчерченным клеткам черно-белой жизни.

– Буду краток. Все равно приятной беседы не получится. По опыту многочисленных переговоров знаю, что, если начать слишком вежливо, мы все равно закончим конфликтом. Лучше сразу настроиться на деловой лад.

Кавалерия молчала, грея руки у костра. Шахматный конь выждал еще один миг и прыгнул.

– Для рассуждений о добре, зле и истории ШНыра времени у нас сейчас нет. Скоро, возможно, и ШНыра не будет. Это если рогрик пробьет границу мира и болото хлынет к нам.

– ШНыр будет!!! – резко отозвалась Кавалерия.

Долбушин вскинул брови и слегка развел руками, показывая, что против такого аргумента возразить ему нечего.

– И вы этого хотите? Чтобы наш мир слился с болотом ? – спросила Кавалерия, уже не так резко.

– Лично я – нет. Потому я и пригласил вас на встречу.

– Опять двадцать пять! Всегда одно и то же! Виноватых нет! Неправых нет! Никто не хочет, чтобы было плохо, все добрые и пушистые! Так кому неймется, чтобы болото было везде? Гаю? – поинтересовалась Кавалерия.

Долбушин сделал какое-то неуловимое недовольное движение. Рина не столько увидела его, сколько угадала. Они стояли втроем между сигнальными кострами, два из которых начинали постепенно гаснуть.

– Гаю главное – прорваться за Вторую гряду, а какой ценой, не так уж и важно. Возможно, ему кажется, что когда болото и наш мир сольются, между ним и двушкой останется только одна стена. А мне кажется, что и десяти стен было бы мало.

Кавалерия через костер с любопытством посмотрела на Долбушина:

– Крамольная мысль для ведьмаря!

– Благодарю. Трафаретно мыслят только рядовые ведьмари. Да Гай и не требует, чтобы все мы ходили в майках с его портретами. В этом плане он терпимый руководитель. Мы довольны, – холодно заметил Долбушин.

Кавалерия чутко уловила это дважды повторенное «мы».

– Вы представляете сейчас только себя – или Белдо с Тиллем тоже? – спросила она.

– Только себя. Но Тилль с Белдо тоже не слишком хотят, чтобы наш мир затопило.

Кавалерия усмехнулась:

– Зачем тогда выпустили рогрика ?

– Поставьте себя на минуту на наше место.

– Мне и на своем хорошо.

– Протащив в наш мир новую закладку, вы не оставили нам выхода. Основа существования трех фортов – псиос. Его же теперь не дают.

– Это ваши проблемы.

– Возможно, но мы, к сожалению, в одной лодке. В сущности, чем занимались все три форта многие столетия? За псиос продавали эльбам право прохода в наш мир и помогали находить инкубаторов для выращивания личинок. А теперь новых инкубаторов нет, и платы за них тоже нет. Биржа закрыта.

– Любопытное объяснение. Я уж было настроилась на философские оправдания!

– Придумайте их сами. Наш мир – своего рода супермаркет. Есть товары, есть стены, есть дверь, есть кассир Гай и помощник кассира Белдо. Кассир получает деньги, помощник кассира помогает ему с организацией процесса. Еще есть толстый охранник Тилль и коммерческий директор, отвечающий за множество разных, часто не имеющих никакого отношения к делу вещей.

– Коммерческий директор – конечно, вы?

– Я, – признал Долбушин. – Но теперь работать стало невозможно. Из-за вашей новой закладки дверь супермаркета забита досками с гвоздями. Продукты портятся, покупатели не приходят и денег не приносят. Для всякого умного коммерсанта это означает: лавочке конец.

– И что же? Рогрик починит вам дверь? – усмехнулась Кавалерия.

– Дверь не починит, но стену снесет. Однако тут возникают новые сложности. Если у супермаркета нет стены – вскоре растащат все до последней банки. Никакой охранник не поможет, когда в магазин с улицы врывается голодная толпа.

Кавалерия поворошила палкой угли:

– А вы художник, Альберт! Какие яркие образы! Я назвала бы это трагедией коммерческого директора!

– А я назвал бы это нашей общей трагедией, – скальпельным голосом поправил Долбушин.

На Рину он посматривал странно. Не разговаривал с ней, напрямую не обращался и ни словом не объяснял, зачем он вообще захотел, чтобы она присутствовала на сегодняшней встрече.

Возможно, уловив в голосе Долбушина вызов, Кавалерия резко поднялась.