Вик Джеймс - Огненный город [litres]

Но он думал, что Люк ему поверил.

И последовал первый удар, боль молнией прошла сквозь тело Люка. Он взвыл, падая на пол.

Но тут же понял, что это был обманный трюк. Не боль, а иллюзия боли. Крован заставлял его страдать, чтобы Люк поверил, будто он сжигает какой-то след, оставленный в мозгу Люка Сильюном Джардином, помогший ему пройти через Последнюю дверь. Но все это было обманом.

Люка поразила собственная проницательность. Сейчас он думал, как Равные. Это ему в помощь? Смеет ли он мечтать, что сможет перехитрить их? Оставалось только надеяться, иных вариантов у него не было.

Второй удар боли был так мучителен, что мозг почти отключился. Люк невольно перевернулся на бок, затем на живот, лицом вниз, так он чувствовал себя менее уязвимым.

Люк уткнулся лбом в каменные плиты пола, пытаясь восстановить дыхание и успокоить бешено колотившееся сердце. Он сосредоточился на рисунке трещин в плитах пола. Джексон лежал на этих плитах с простреленной головой, и кровь его растекалась.

«В нашей игре нет выигравших», – вспомнил Люк слова дока, сказанные в Милмуре, казалось, очень давно – тысячу лет назад. Не будет, пока все это не закончится.

Пожалуйста, пусть это как можно скорее закончится.

Слезы потекли по лицу Люка, он чувствовал жалость к Джексону и Ангелу. Койре, которую отец всю жизнь продержал взаперти в замке, в полном неведении о своей судьбе. К родителям и сестрам – где они? – пусть у них все будет хорошо.

И к самому себе.

Третий удар заставил его закричать, и под ним растеклась постыдная горячая лужа. Даже Кеслеру и его электрошокеру не удалось это.

– Так и должно быть, – злорадно сказал Крован, подходя к нему.

Кисточки на поясе халата Крована щекотали лицо Люка, и его оголенные нервы почувствовали это легкое прикосновение как ожог. Люк пожалел, что у него нет в руке того острого камня, он бы сейчас воткнул его в ногу этого чудовища, возможно, попал бы в вену, и Крован истек бы кровью прежде, чем его способности Равного восстановили его.

– Чем бы Сильюн ни начинил тебя, это больше не сработает. Так что держись подальше от этой двери, Хэдли. Смерть – высокая цена за глоток свежего воздуха.

Равный присел, схватил Люка за волосы и приподнял его голову. Другую руку, с растопыренными пальцами он почти вплотную поднес к лицу Люка, – казалось, сейчас пальцы вопьются в глаза, закупорят рот, ноздри. Крован поворачивал голову то в одну сторону, то в другую, как ястреб, оценивая, что за жалкое существо попало ему в когти.

– Я оставлю эту ночь в твоей памяти, чтобы ты хорошо запомнил урок. Как вечно скулил твой друг Собака: я оставил ему только плохие воспоминания. – Крован выпрямился, оставив Люка лежать на полу. – Приведи его в порядок, – сказал он Койре, презрительно переступив через обмякшее тело. – И отправь спать. И чтобы больше меня ночью не беспокоили. В следующий раз, когда он попытается выйти, он умрет, а я знаю, что ты этого не хочешь. Заботиться о ком-то еще не значит, что ты можешь спасти его. Твоя боль будет в сто крат сильнее, когда он сам шагнет в смерть.

В клубах развевающегося длинного халата хозяин Эйлеан-Дхочайса удалился.

Люк лежал на полу, обессиленный и измученный. Он не протестовал, когда Койра аккуратно перевернула его и помогла сесть, хотя стали видны его мокрые брюки. Он опустил голову, стесняясь запаха мочи.

Но душа его ликовала. Он обманул Крована, и открывшаяся ему правда осталась при нем, в его голове. Они смогут что-то сделать вместе, хотя Люк смутно представлял, что конкретно.

Койра взяла его левую руку и осматривала ладонь.

– Наверное, ногтями себя так поранил, – недоуменно сказала она, легонько, кончиками пальцев, ведя по линиям порезов. – Так сильно сжал кулак, что ногтями прорвал кожу.

Люк посмотрел на порезы – КК.

Койра – Крован.

Он сжал ее пальцы и держал так. Он чувствовал, как ее пульс мягко бился о его порезы.

– Нет, не ногтями, – ответил Люк. – Мне нужно кое-что тебе рассказать.

– Уиттем Джардин хорош! – Джон Файерс обвел взглядом комнату конспиративной квартиры в Далстоне, где они все собрались. – Ответственность за бомбу в Астон-хаусе возложили на сторонников Двенадцати из Бора, то есть на нас. Это была его идея.

– Зачем было подвергать свою семью такому риску? – спросил Уэсли, дядя Рени.

– Не было никакого риска, – ответила Аби. Она сразу поняла смысл сказанного Джоном. – Лорд Джардин знал, что будет брошена бомба, и он должен был ее уничтожить на подлете. Просто Гавар отреагировал первым, верно?

– Но зачем было демонстрировать свою непопулярность у народа? – спросила Рени, которая примостилась на спинке дивана рядом с дядей.

– Тем самым они показали, насколько сильны, – сказала Аби, невольно пораженная хитростью Джардина. – Действительно сильны. Гавар поймал бомбу в воздухе, взорвал ее без вреда для себя, затем спрыгнул с балкона, потом с невероятной скоростью пронесся сквозь толпу из тысяч людей и настиг человека, бросившего эту бомбу. Даже меня это впечатлило, а я знаю, что он на самом деле алкоголик и женоненавистник. Но как ты, Джон, узнал, что это была идея самого лорда Джардина?

Файерс поморщился:

– У наследницы Боуды есть команда, которая занимается допросами, ее возглавляет ужасная женщина по имени Астрид Хафдан. И первый человек, что попался им в руки, – тот, которого поймал Гавар, – сообщил: некто, назвавшийся сочувствующим Двенадцати из Бора, заплатил ему за то, чтобы он бросил бомбу. Напрасно они тратили время на допрос, в этот момент в офисе Боуды появился Уиттем Джардин и закрыл расследование, признавшись, что это все его рук дело. По плану этого парня не должны были поймать и начать расследование. Наследница Боуда была весьма недовольна. Они даже поссорились из-за этого. Оказывается, лорд Джардин заранее предупредил семью о том, что будет «демонстрация Дара», но они с Гаваром решили, что все ограничится трюком с воротами.

Уэсли надул щеки и шумно выдохнул, за последние два дня Аби научилась распознавать: так он выражал недоверие. Аби нравился этот парень и его товарищи. Суровые, реальные люди, они видели так много несчастных случаев и смертей, которые можно было предотвратить. Люди, на своем горьком опыте узнавшие, как мало заботятся о своих рабах Равные.

Истории, которыми они поделились с Аби, потрясли и ужаснули ее. Она размышляла, почему так сдержанны и немногословны те, кто прошел безвозмездную отработку, почему с такой неохотой рассказывают они об этих десяти годах своей жизни.

Слишком грустные эти годы и даже травматичные для психики, чтобы о них вспоминать? Или они хотят защитить тех, кто еще не прошел отработку, утаив, насколько это тяжело? Или просто принимают все как неизбежность и потому не видят смысла жаловаться? «Нечего корчить недовольную мину», – любила приговаривать бабушка всякий раз, когда случалась какая-нибудь неприятность, например на целую неделю зарядил дождь, испортив единственный за год короткий отпуск. Бабушка в такие моменты вспоминала свою безвозмездную отработку?