Ирина Котова - Расколотый мир [litres]

И, хотя царица дала понять, что встреча закончена, Люк не мог не спросить:

– Позвольте узнать, что заставило вас отнестись более благосклонно к моей просьбе, моя госпожа?

– Помимо того, что я сейчас разговариваю, по всей видимости, с будущим королем Инляндии, герцог? – уточнила она спокойно.

Люк покачал головой. Нельзя сказать, что он не думал об этом.

– Вы ошибаетесь, ваше величество. Я не рвусь к престолу, а если совсем честно, он мне категорически не подходит. И я ему.

– И вы ведь искренни, – удивленно сказала морская царица. – Но вряд ли в Инляндии сейчас есть второй инициированный Змей Воздуха, лорд Дармоншир, и, значит, вы первый претендент. И вы же понимаете, что Белый решит сам, хотите вы этого или нет?

– Сначала нужно выиграть войну, – напомнил Люк. – Пока дела развиваются так, что, скорее всего, через пару месяцев Инляндии больше не будет. А если мы сможем остановить иномирян, я приму любого короля. Но Белому придется выбирать из кого-то другого – я просто не явлюсь на коронационный амфитеатр. Мне это не нужно, клянусь.

– Почему же? – с любопытством поинтересовалась Иппоталия.

– Корона – слишком тяжелое украшение, моя госпожа, – объяснил Люк прямо. – Спусти ее чуть ниже – и она становится очень похожа на ошейник.

Иппоталия улыбнулась и встала.

– Передавайте супруге мои наилучшие пожелания, герцог, – светским тоном проговорила царица. – Она мне симпатична, очень искренняя девочка. И поздравляю вас с удачным браком. Выиграете войну – приезжайте с соседским визитом. Буду рада принять вас обоих.

И она, величественно и чуть насмешливо кивнув, удалилась, оставив за собой ветер, полный запаха яблоневых цветов и горечи.

10 февраля по времени Туры, Нижний мир

Алина

После встречи с пауком профессор ускорился чуть ли не вдвое, и Алинке стало как-то не до разговоров. Не сбить бы дыхание, не отстать бы.

– За нами точно идут, – объяснил он вечером после происшествия, недовольно поджимая губы, – и если до этого они могли только предполагать, что мы направились в эту сторону, то убитый паук – это как маяк с надписью «мы здесь». Если даже его останки не заметят с воздуха, то увидят те, кто идет по земле. Я не знаю, насколько мы оторвались, поэтому единственное, что можно сделать теперь, – это увеличить темп. Меньше спать, больше идти, Богуславская.

Алина чувствовала себя ужасно виноватой, потому что рана, полученная днем, у профессора затягивалась медленно, и к вечеру глаза его начали лихорадочно блестеть, а на висках выступил болезненный пот. Поэтому она кивнула и ни разу не пожаловалась. Даже когда Тротт, разведя костер и поставив запекаться местных крысозубов, окликнул ее, умывающуюся у ручья, и коротко напомнил:

– Заниматься.

Он снял сорочку, и крыло с той стороны, где была рана, периодически подергивалось, да и сам он кривился. Но опять лорд Макс швырял ее на землю, и заламывал, и резко отчитывал, если не била в полную силу, – а принцесса молча моргала, восстанавливала сбившееся от боли дыхание и послушно повторяла то, что он требовал. Только ударить нормально так и не смогла, как и разозлиться, хотя профессор не жалел едких слов. Чувствовала ведь, какой горячей была его кожа, и слышала, как прерывается дыхание, когда он двигался слишком резко.

– Вы сегодня на редкость рассеянны, Богуславская, – сухо проговорил инляндец, когда Алинка в очередной раз проехалась спиной по мху и замерла, раскинув крылья, тяжело вздыхая и глядя на ноздреватую луну. – Закончим. Идите умывайтесь, и есть.

Принцесса приподнялась на локтях, вдохнула полной грудью прелый лиственный запах, пытаясь не обращать внимания на ноющие мышцы и боль в боку, посмотрела в сторону костра. Страшненькие запеченные крысозубы – все, что удалось поймать, – казались сейчас лучшим лакомством на свете. Перевела взгляд на Тротта: тот обтирался сорочкой, морщась, крутил крылом, и принцесса тоже пошевелила крыльями, наблюдая за ним. Борода у него отросла еще больше, и теперь он напоминал лесника или лесоруба, а не всегда безупречно одетого и чисто выбритого мага-природника. Хотя принцесса уже привыкла и к черным волосам, и к зеленым глазам. Но если честно, рыжим Тротт ей нравился больше.

«Не нравился, а был привычнее», – педантично поправила себя Алина, мысленно перенеслась в Университет и тут же заскучала и по родным, и по Матвею, и по каменам. А еще ей очень хотелось увидеть себя. Трудно жить, не зная, как выглядишь, не понимая, как меняет лицо мимика.

Потрясла головой: зачем снова себя расстраивать, раз каждое утро они пытаются с Троттом вернуть ее половинку наверх, и не получается? – попробовала подняться. Ушибленный бок прострелило, но Алина упрямо подтянула к себе ноги, перевернулась на четвереньки и встала. И поковыляла к воде. Тоска по родным никуда не пропала, и нужно было заглушить ее каким-нибудь занятием.

Они остановились у небольшого родника, который вымыл себе чуть дальше озерцо глубиной принцессе по грудь, – и она, набрав с берега песка и глины, решила отмыться основательно. Было очень темно, и вода немного пугала, но грязь пугала больше.

– Богуславская, вы одеты? – раздался негромкий оклик инляндца, когда она постирала сорочку и старательно прополаскивала от глины волосы. – Мне понадобится ваша помощь. Промоете мне рану в воде.

– Сейчас, – Алина прямо в озерце всполошенно принялась натягивать на себя одежду, которая, конечно, никак не хотела надеваться, – две минуты, профессор!

Она кое-как пролезла в широкий слипшийся ворот – сорочка колыхалась вокруг тела, – присела, окунаясь с головой, и еще раз с силой потерла волосы. Постаралась вытянуть крылья через прорезь в спине, и с одним даже получилось, а вот второе застряло в мокрой ткани и никак не хотело протискиваться.

– Я готова, – позвала принцесса, заведя руки за спину и дергая крыло. Оно встало как-то углом, натянув сорочку, и отказывалось высвобождаться. Свободное шлепало по воде, озерцо волновалось, летели брызги, по лицу текла вода.

– Вы что там, рыбу ловите? – ледяным тоном осведомился Тротт, появляясь из-за деревьев. – В любом случае постарайтесь делать это тихо, ночью звуки далеко разносятся.

Алина послушно кивнула и, как было сказано, молча (не считая громкого сопения) продолжала тянуть неуклюжую конечность наружу. Ей было смешно и неловко одновременно.

Профессор, зайдя в воду, присмотрелся, дернул ртом в короткой улыбке.

– Только не смейтесь, – попросила она, кусая губы, чтобы не захихикать. – Хотя о чем это я. Вы же не умеете.

– Не умею. И не думал, – заверил инляндец серьезно и, подойдя ближе, высвободил ей крыло и завязал тесемки на шее.