Макс Мах - Дама Пик [litres]

– Вина? – Казалось, Бабенберг витает в облаках.

М-да…

– Добрый вечер, господа!

Женщине снова удалось его удивить. Каким-то неведомым образом она вошла в гостиную, не обнаружив заранее своего присутствия за дверью. Да и дверь открылась как-то подозрительно бесшумно. При этом Август не уловил даже «отзвука» волшебства. Все происходило настолько естественно, что даже у него, на опыте познавшего впечатляющую материальность графини, начинало закрадываться сомнение в ее физической реальности.

Дух или призрак… Как-то так!

Между тем Теа приблизилась к поднявшимся из кресел гостям, наградила их милой улыбкой, позволив церемониально поцеловать ей руку, представилась эрцгерцогу и, не на шутку удивив Августа, неожиданно предложила:

– Что ж, давайте перейдем к делу! Ваше высочество, не могли бы вы пройти в центр комнаты?

– Я эрцгерцог, а не кронпринц, – без лишних эмоций поправил ее Бабенберг, выполняя тем не менее ее пожелание.

– Хорошо, – покладисто согласилась Теа. – Прошу вас, ваша светлость.

И она указала эрцгерцогу, где именно хотела бы его видеть.

– Вы что-нибудь видите, мой друг? – спросила она Августа, не выдавая своего напряжения или неуверенности.

К удивлению Августа, сейчас она была совершенно спокойна и на губах ее играла ироничная улыбка, от которой, впрочем, мороз по коже продирал.

– Нечто похожее на грозовое облако за спиной эрцгерцога, – озвучил свои впечатления Август, знавший, что Теа ничего этого видеть не может.

«Но как играет! – восхитился он, наблюдая за женщиной. – Какова актриса!»

– Облако, – кивнула она. – Облако – это хорошо. Вернее, плохо…

Она задумчиво обошла эрцгерцога, словно бы рассматривала что-то, не видимое никому, кроме нее одной, ну и Августа за компанию.

– Присядьте, ваша светлость! – разрешила она наконец, как если бы была вполне удовлетворена результатами «обследования». – Мне потребуется некоторое время, чтобы подготовить кое-какие инструменты, необходимые для дальнейшего исследования. Но не волнуйтесь, это недолго. Максимум десять минут.

То, чем занялась женщина после этого, могло бы ввергнуть Августа в изумление, если бы не состоявшийся накануне разговор о различиях в восприятии магии и способах обращения с ней.

Теа вышла из комнаты, но ненадолго. Она вернулась уже через несколько минут, принеся с собой кожаный несессер, в котором обычно держала свои туалетные принадлежности: расчески и щетки для волос, зеркало на длинной ручке, заколки и прочую женскую ерунду. Сейчас, однако, она извлекла из шкатулки совсем другие вещи, и Август понял, чем она занималась в своих апартаментах все эти незапланированные полчаса. Она не терпение гостей испытывала, а готовилась к колдовству на свой манер, и Августу стало вдруг просто интересно, что еще она могла придумать. Сам он собирался решать проблему эрцгерцога по старинке, но не захотел мешать Теа попробовать что-нибудь новенькое. И она не заставила себя ждать.

Первым делом она достала из несессера пенал с гравировальными инструментами и собирающую плоско-выпуклую линзу фламандской работы. Затем, закрепив линзу в ювелирных шаровых тисках так, чтобы она лежала плоской стороной вверх, Теа взяла малку [59] Малка – инструмент для разметки и измерения углов, черчения параллельных линий. и алмазные циркуль и штихель и начала уверенной рукой наносить на стекло черты и окружности. Она молчала. Молчали и все остальные, включая Августа, завороженно следившего за ее работой. Что именно она делает, он понял только через несколько минут. Теа гравировала на стекле девятиугольник – эннеаграмму семи планет, состоящую из трех треугольников, объединенных в круг. Честно говоря, он не совсем ясно представлял себе цель этой работы, как не понимал и того, зачем Теа вообще взялась за гравировку именно сейчас, на глазах у «заказчиков». Но, разумеется, Август промолчал. А Теа, достаточно быстро справившись со своей требующей невероятной точности работой и достав остро оточенные восковые мелки, принялась наносить на стекло семь планетарных знаков.

– Ну вот, – сказала она, завершив приготовления. – А теперь посмотрим на проклятие поближе.

Теа вынула линзу из креплений и, развернув ее выпуклой стороной к Бабенбергу, прищурилась, вглядываясь во что-то видимое только ей одной, если, разумеется, она действительно что-то там видела.

– Что ж, – сказала она через минуту, – даже не знаю, что вам сказать, господа. Почерк, возможно, мой. Заклинание это я когда-то накладывать умела. Скорее всего, смогу и сейчас. Ума не приложу, чем уж таким оскорбил меня ваш предок, ваша светлость. Просто не помню. Но если это и в самом деле была я, оскорбление должно было быть воистину вселенских масштабов…

Все это Теа высказала ровным спокойным голосом с минимумом необходимых эмоций.

– Что за проклятие? – неожиданно спросил эрцгерцог.

– Нехорошее проклятие, – дернула губой женщина. – Называется «Левая рука тьмы»… И снимать его, скорее всего, придется за один раз. Если вообще получится…

– Но у вас же получится, графиня? – забеспокоился фон Эггенберг.

– Не знаю, – пожала плечами Теа. – Попробую. Но очевидно, что пробовать станем не сегодня и не завтра. Мне нужно прийти в себя, отдохнуть, подумать…

– А скажите, князь, – спросила она через мгновение, резко меняя тему разговора, – у вас, в Вене, есть опера?

Вена, двадцать восьмое октября 1763 года

– Могу я узнать, беллиссима, что это было?

Разговор происходил поздно вечером в спальне Теа. Август, правда, некоторое время колебался, стоит ли так откровенно давить на женщину, на которой формально еще не женат, но потом решил, что желания их обоюдны, и все-таки пришел в ее апартаменты. Стоит заметить, что все это было ему внове: и колебания в таком простом деле, как постель, и забота о странных и непривычных переживаниях женщины, с которой вообще-то провел уже вместе не одну ночь. Тем не менее так все и обстояло, как бы противоестественно это ни выглядело в его случае. Ведь, как ни крути, по факту Август являлся темным колдуном со всеми следствиями, вытекающими из этого непростого обстоятельства.

Впрочем, он напрасно волновался. Таня его приходу обрадовалась и даже без стеснения поторапливала, открыто проявляя свое нетерпение, пока он сбрасывал шлафрок, освобождался от ночной рубашки и залезал к ней под одеяло. А там, в жаркой мгле под балдахином, она ему и слова вставить не позволила, с ходу запечатав рот страстным поцелуем. Надо отдать ей должное, временами Теа демонстрировала такую откровенную силу желания и такую беззастенчивую готовность удовлетворить это свое желание любыми, в том числе и самыми экзотическими способами, что даже Августа пробирало. А ведь он не мальчик и много чего успел испытать за свою достаточно долгую жизнь. Вот и сейчас, решив для себя, по-видимому, что прелюдия при первом приступе является излишней роскошью, она сразу же перешла к делу. И Август, не успев даже толком сообразить, как и когда, оказался сразу же в ней и на ней, и все последующие его действия тоже диктовались не столько его мужской природой, сколько азартом и потребностями его партнерши. Он, впрочем, не возражал. О такой буре и таком натиске настоящий мужчина может только мечтать, даже если не столько берет женщину, сколько позволяет ей отдаваться как ей хочется и можется. В любом случае ночь только начинается и он еще успеет проявить свое мужское начало не раз и не два, если боги, разумеется, не решат иначе. И вот если все сложится, как и должно, тогда уже будут и долгие ласки, и бешеный гон, когда правила игры будет задавать уже он сам.