Ярослав Гжендович - Конец пути [litres]

Мальчишка развернулся и вышел из кабака, все еще механически, словно зомби, переставляя ноги, – и все кувыркнулось, когда птичка слетела с притолоки и шмыгнула в дверь, а потом полетела зигзагом в Верхний Замок между стенами и башнями.

– И о чем тут была речь? – спросил неуверенно Грюнальди.

– Приходилось ли тебе ловить рыбу, дружище?

– Случалось, но не припоминаю, чтобы я использовал вместо приманки собственную ногу.

– Мы должны закончить это дело раз и навсегда – и это единственный способ. Теперь так: этих трех Змеев немедленно под контроль. Птичка должна сопровождать их днем и ночью. Несколько птичек – посменно. Одна следит, другая выплевывает нам доклад. Не арестовывать их, не хватать – только наблюдать. Пусть делают, что захотят.

Пещеры внутри горы тянутся бесконечно. Потолок высотой метров пятнадцать, дно – с широкими каналами, в которых стоит черная, неподвижная вода. На стенах каждые десять метров шипят газовые лампы, а мы идем коридором, широким, как городской променад. Минуем кучи толстых досок, бревна, горы бочек. В широкой нише работает пила, приводимая в движение водяным колесом, – простой мятниковый автомат с деревянными перекладинами подсовывает бревна под полотнища пилы, потом отбрасывает вбок готовый продукт. Вокруг полно занятых делом людей, хоральный звон молотов смешивается с визгом пилы. На большом эллинге, сколоченном из монструозных колод, складывается скелет корпуса, дальше – еще и еще следующие.

Чуть дальше готовые корабли колышутся на черной воде, одинаковые, с волчьими головами на штевнях, с приподнятым над водой каштелем на корме и с двумя мачтами, что складываются вперед. Мачты довольно короткие, под их странные, скошенные паруса с длинными «латинскими» гафелями. Каждый «волчий» корабль имеет предписанную щербину на релинге в одном и том же месте. Все, как приказывает Песнь Людей.

– Это простые ремонтные доки, – объясняет, перекрикивая шум, Фьольсфинн.

Вокруг нас кипит работа, грохот молотов о дерево смешивается со звучными отголосками ковки в кузницах и с мерным визгом пил. Летят пучки искр, сыплются на тростниковую подстилку, из-под рубанков и стругов сползают длинные стружки.

– Сейчас мы спускаем на воду три корабля в неделю, – кричит норвежец с гордостью в голосе. – Три «волчьих» корабля, не считая других судов.

Мы минуем нишу и идем все глубже, грохот верфи остается позади, пульсирует эхом над стропилами, но, по крайней мере, теперь можно говорить.

– Так сколько их у нас? – спрашиваю.

– Считая те, которые были у меня раньше, приближаемся к двумстам восьмидесяти. И на этом все. Нехватка экипажей.

– На «волчий» корабль с трудом войдет сто человек, и то набьются как сельди. А нам еще и скарб брать с собой.

– Зачем?

– Потому что иначе он попадет в руки врага. А нынче каждый из этих шипастых гиппопотамов, которых здесь считают свиньями, каждый вол и каждая пара здешних курозавров – стратегические средства.

– В таком случае нам придется поступить иначе. При том масштабе, о котором ты говоришь, опираться придется не на «волчьи» корабли. Это боевые единицы. Перегруженный людьми и пожитками корабль сражаться не сможет. Возьмешь их, но в качестве сопровождения. Мобилизуем купеческие корабли, что стоят в порту, и используем те большие суда, что у меня есть. У нас есть тракены, есть амитрайские трофейные галеры, которые мы собирались разобрать на запчасти. Они большие, трехпалубные. Пригодятся. Нужно все тщательно просчитать, но полагаю, мы можем спустить на воду и несколько ледяных кораблей. Кроме того, если кораблей не будет хватать – мы их наймем.

– Извини, ты о чем? – я даже останавливаюсь на миг, остолбенев.

– Я о ловцах плезиозавров с Остроговых островов. Весной у них мертвый сезон, потому что твари отплывают в другие воды, на отел. У рыбаков мы можем нанять корабли прямо с капитанами. Между сезонами они каждый грош считают.

– А мы сумеем?

– Гора оказалась щедрой, у нас тут небольшое месторождение серебра. Кроме того, есть средства, которые я… скажем так, добыл вначале. Ну, с первыми людьми, которые сюда попали, я начинал как морской разбойник. Да, бывало, что мы грабили острова и Побережье Парусов.

– Скажи, с чего ты вдруг изменился? – вдруг спрашиваю. Что-то мне здесь не нравится.

– То есть? – он поворачивает ко мне неподвижное лицо, увенчанное макетом замка.

– Ты перестал жаловаться, стонать, что это самоубийство, петлять и усложнять жизнь. Я провел тут целую зиму и ни разу не видел, что ты делаешь в этих подземельях. А теперь ты ведешь меня сюда, да еще не гнушаешься творческой модификацией плана.

– Потому что началось. Нам придется оборонять остров – или нас убьют. Ты втянул нас в войну. Может, оно и правда было неизбежно, и, возможно, это выгодней, чтобы начали мы, а не они. И теперь нам придется побеждать. Просто придется. Потому я и делаю что могу. Но у меня есть три условия.

– Слушаю.

– Ты не пожертвуешь Ледяным Садом. Несмотря ни на какие политические удобства, несмотря на приоритеты твоей миссии ты не предашь город и людей.

– Мы будем атакованы, – говорю я без уверенности. – Жертвы будут…

– Речь не о жертвах осады. Если случится так, что ты сумеешь нейтрализовать тех, а война продолжится – ты не покинешь стен. Твоя миссия – вернуть статус-кво, а Сад его нарушает. Ты мог бы посчитать, что лучше, если бы его разрушили и сожгли. Пусть он исчезнет. Я на это не соглашаюсь.

– Слушай… – Я набиваю трубку, но не свожу взгляда с Фьольсфинна. Смотрю ему прямо в глаза. – Моя миссия – это искусство компромиссов. Я должен иметь союзников. Другого выхода нет. Противники наши действуют в таком масштабе, что я просто не могу поехать один на лошадке и решить дела с каждым по очереди. У меня тут свои люди, у меня – дружественное племя, у меня твои ассасины Древа. У всех есть право на мою лояльность – и они ее получат. Я не продаю друзей. То же самое касается Людей Огня, Сада и тебя самого вместе с Ночными Странниками. Так уж оно сложилось. Для меня нет допустимых потерь.

– Ну ладно, – говорит он. – Другой-то гарантии я не получу.

– А второе условие?

– Когда придет время эвакуации… Если будем живы и все такое… Ты не заберешь меня на паром против моей воли.