Ярослав Гжендович - Конец пути [litres]

Последнее, что я увидел, было синее лицо Агнара Морского Ветра, глядящее на меня с насмешливой, кривой гримасой.

Пробуждение от воды онемения всегда одинаково. Темнота, головная боль и жажда. Горло – как высохшая на солнце кожа, язык – как сдохший зверек во рту. Даже мои глаза казались сухими. В затылке и висках что-то болезненно пульсировало, словно желая выбраться на свободу. Я не мог понять направления, не видел, где верх, где низ.

Казалось, что я ослеп.

В отчаянии я открывал и закрывал глаза, но не обнаруживал никакой разницы. Я чувствовал только ледяную поверхность мокрой скалы и холодное, влажное давление на запястьях и на щиколотках. Я попытался шевельнуться, услышал звон железных звеньев и почувствовал рывок за ногу.

Мне удалось сесть, хотя в моей погруженной во тьму голове все перевернулось, а боль навылет прошила виски.

Я сложился напополам, меня стошнило. Теперь я сидел не только в темноте и влажности, но и в резком смраде содержимого собственного желудка.

Я был голым. На руках моих – железные кандалы, соединенные друг с другом несколькими звеньями. Посредине я нащупал еще одну цепь – она вела к оковам, в которые были взяты мои ноги, и та убегала дальше в темноту. Я дернул ее без особой надежды, но цепь, естественно, сидела как влитая. Сумей я встать, позволено бы мне было сделать не больше пары шагов.

Я перекатился вбок, пытаясь вытянуть, сколько удастся, скованные руки. Некоторое время я извивался по полу, словно слепая змея, но все же нащупал стену. Неровную, с резкими гранями поверхность голой скалы.

Значит, все еще пещера. Где-то глубоко под городом, в лабиринтах коридоров внутри горы, где никто меня не услышит и даже Ульф не вынюхает.

Ползая, стуча цепями и раня тело, я ощупал еще две стены и отверстие между ними, закрытое решеткой из толстых – в палец – прутьев, до которых я едва дотягивался руками, до предела натянув цепь, что держала меня за щиколотки. Кроме этого вокруг был только камень.

Люди цивилизованные даже самому ненавистному врагу дают в камеру одну, по крайней мере, вещь. Жбан воды. Если не кусок хлеба, то хотя бы несколько глотков жизнетворной жидкости. Вот только я не был жертвой людей цивилизованных. Я был взят в плен своими земляками – фанатичными дикарями, которые называли себя самой большой мировой империей, Матерью Народов, но до такой степени презирали отдельного человека, скованного и бессильного, что скупились на кубок воды.

Обитатели Побережья Парусов за худшую черту характера считали издевательство над побежденными и к тем, кто так поступал, относились с презрением.

Исследовав свою каморку, я выбился из сил. С меня ободрали одежду, к тому же вода онемения выпила из меня все силы, а будучи скованным, я едва мог шевелиться. Потому я скорчился у стены и лежал там совершенно обессиленный, с приоткрытым ртом, словно рыба, у которой уже нет сил биться.

Очнулся я, лишь когда почувствовал, что плечо мое, прикасающееся к стене, сделалось мокрым и что катятся по нему капли воды.

Потом я провел некоторое время, целуя и облизывая стену, словно та была телом любовницы, и пытался высосать растущие на ней капельки воды, отдающей на вкус камнем. Таким-то образом я сумел – через какое-то время – сделать хотя бы несколько глотков, но даже этого хватило, чтобы немного прийти в себя.

Тогда мне стало казаться, что в окружавшей меня темноте что-то маячит. Что с той стороны, где отверстие в пещере и решетка, темнота чуть более глубокая и полная.

По крайней мере, это могло означать, что я не ослеп, а только оказался в месте, куда не добиралась и капля света. А еще я начал слышать негромкие звуки. Далекое капанье, тихий, едва слышный посвист ветра, что летит целые стайе вьющимися, словно кишки, коридорами под городом. Через некоторое время мне начало казаться, что я слышу легкое побрякивание цепей.

Я замер, прислушиваясь. Нет, я не ошибался. Ветер принес тихий перезвон железа. Звук, казалось, раздается то вблизи, то подальше, то с одной стороны, то с другой.

– Н’Деле! – крикнул я. – Н’Деле! Ты там?!

Голос эхом разнесся в темноте. Недалеко, будто в паре шагов, залязгали цепи.

– Замолчи, дурак! – отозвался чужой, хриплый голос. – Замолчи, а не то привлечешь сюда жрецов или, того хуже, измененных.

– Я тут! – крикнул в ответ Н’Деле издали. – Жив, просто немного избит. Вот только сковали меня так, что и шевельнуться не могу.

– Со мной точно так же.

– Заткнитесь оба, проклятые идиоты! – повторил кто-то в темноте.

А потом вдали раздался скрип тяжелых деревянных дверей и разнесся по всей пещере, охваченной внезапной тишиной. Дверь скрипнула снова, издав протяжный звук, потом – глухой удар по косяку, после чего донеслись шаги нескольких человек. Глухие, мерные – они раздавались все ближе. Я увидел слабый проблеск огня на стенах, заметил форму коридора, очерченную далеким пламенем, и решетку. Я заметил скобу с запором, который закрывал ее. Если бы не скованные руки, я без труда дотянулся бы и открыл решетку, а потому я подумал, что сперва придется управиться с цепями. Сущая мелочь для голого, которого сковали так, что он едва шевельнуться может.

Шаги приблизились, и туманный проблеск света сделался ярче. Одновременно в темноте пещеры раздался явственный перезвон цепей и хор молитв, криков и стонов, нараставший, словно волна. Был это самый ужасный звук, какой я слышал в своей жизни. Истерические крики людей, позабывших даже об остатках гордости, людей, которые скулили и выли в страхе, хотя пока ничего не происходило, а просто слышны были шаги и виделся свет приближающихся факелов. Я и сам почувствовал, как горло мое перехватывает жуть, как сдавливает мне грудь.

Свет залил стену пещеры передо мной, когда пришедшие остановились у решетки моей камеры.

Жрец, нахардал и еще четверо Отверженных толклись в коридоре. Я видел мощные руки, палки и плетеные бичи, блеск на чешуйчатой коже одного, с получеловеческим-полузмеиным лицом. Железная кованая лампа в руке жреца шипела, билась пламенем и сыпала искрами.

Стукнула скоба, когда они открывали решетку, двое втиснулись в камеру – тут сразу сделалось тесно. Я пытался сопротивляться, но в том не было никакого смысла. Один из измененных прижал меня коленом к полу, и я увяз в путанице сильных рук, будто сражался с морским чудовищем. Раздался лязг звеньев, ледяная цепь скользнула по моей груди и между ногами. Потом мощным рывком меня поставили на ноги и выволокли в коридор.

Если бы они сняли кандалы с моих ног, я мог бы сражаться даже скованным. Ульф учил нас этому. Увы, кандалы остались. Цепь между ними была достаточно длинной, чтобы я мог делать короткие шаги, к тому же на шею мне наложили ошейник с цепью, к которой пристегнули и тот короткий кусок между руками. Каждое движение мое блокировалось какой-то цепью, а занимающиеся мной измененные вели себя так, словно волокли бугая на клеймение или на бойню.