Кристина Кашор - Одарённая [litres]

– Что с ним такое? – спросила Биттерблу.

Катса посмотрела девочке в лицо и встретила внимательный взгляд ее серых глаз. Не было смысла притворяться, будто она не понимает, о чем говорит Биттерблу. Биттерблу никогда не была дурочкой.

– Не знаю, – сказала Катса, – он не хочет мне говорить.

– Иногда он кажется самим собой, – сказал Скай, – а иногда на него находит мрачность. – Он кашлянул. – Но я думал, что влюбленные просто повздорили.

Смерив его спокойным взглядом, Катса съела кусочек хлеба.

– Может быть, но я так не думаю.

Скай с ухмылкой поднял бровь:

– Думается мне, если так, ты бы знала об этом.

– Если бы все было так просто, – сухо сказала Катса.

– У него с глазами что-то странное, – заметила Биттерблу.

– Да, – сказала Катса, – мне кажется, у него самые странные глаза во всех семи королевствах. Но я думала, ты заметишь это чуть пораньше.

– Нет, – отмахнулась Биттерблу, – я имею в виду, с его глазами что-то не так.

С его глазами что-то не так.

Да, с ними и вправду теперь что-то не так. Он больше не смотрит ни на нее, ни на остальных. Как будто ему больно поднимать глаза и глядеть на другого. Как будто…

И тут в ее голове откуда ни возьмись возник образ: По летит в залитую светом пропасть, огромное тело лошади падает следом. По с шумом падает лицом в воду, а прямо на него обрушивается лошадь.

И другие образы. По, слабый и посеревший, сидит перед огнем, все лицо его – сплошной черный синяк. По косится на нее и трет глаза.

Катса подавилась куском хлеба. Вскочила на ноги и опрокинула стул.

Скай похлопал ее по спине:

– Великие моря! Катса, ты в порядке?

Катса закашлялась, пробормотала что-то о том, что надо пойти проверить хромую лошадь, и вылетела из хижины.

У лошадей она По не нашла, но, когда спросила о нем, один из стражников указал в направлении озера. Катса миновала хижину и побежала по холму.

Он стоял спиной к ней и смотрел на замерзшее озеро: плечи опущены, руки в карманах.

– Я помню, что ты неуязвима, Катса, – не оборачиваясь, сказал он. – Но даже тебе следует надевать плащ, когда выходишь из дому.

– По, – проговорила она, – обернись и посмотри на меня.

Он опустил голову, плечи поднялись и опустились от глубокого вздоха. Но он не повернулся.

– По, – повторила Катса, – посмотри на меня.

На этот раз он повернулся, очень медленно, и посмотрел ей в лицо. Казалось, их взгляды скрестились, но это длилось лишь мгновение. Потом он опустил глаза, и они снова стали пустыми. Она видела, как это произошло, – видела, как опустели его глаза.

– По… – прошептала Катса. – Ты не видишь?

И тогда в нем словно что-то сломалось. Он упал на колени, и на щеке прочертила ледяную дорожку слеза. Когда Катса подошла и опустилась перед ним, он позволил ей приблизиться. Перестал бороться с собой и впустил ее. Катса обняла его, а он прижался к ней так крепко, что едва не задушил, и разрыдался, уткнувшись лицом ей в шею. Она обнимала По, просто обнимала, и гладила, и целовала его холодное лицо.

– Катса… – повторял он сквозь рыдания. – Катса…

Они простояли так очень долго.

В то утро поднялся сильный ветер. Днем он превратился в слабую, но сырую снежную бурю.

– Даже думать не хочу о еще одном зимнем путешествии, – сказала Биттерблу в полусне, свернувшись у огня. – Теперь, когда По с нами, разве нельзя остаться здесь, Катса, пока снег не перестанет?

Но за этой бурей последовала другая, а затем еще одна, как будто зима наплевала на календарь и решила, что, пожалуй, никогда не кончится. Биттерблу отправила двух стражей с письмом к Рору. Рор написал в ответ из замка Биттерблу, что она ничего не теряет: чем больше времени она даст ему, чтобы развеять всю ложь Лека, тем более гладко и безопасно пройдет ее восшествие на престол. Он планирует устроить коронацию, когда начнется настоящая весна, а она может пока пережидать бури, сколько ей будет угодно.

Катса понимала, как теснота в хижине мучает По, вынужденного скрывать свою печальную тайну. Но раз все остаются, то ему, по крайней мере, пока не придется открывать свое намерение остаться в лесу. Он ничем не выдавал своих мук и помог стражникам отвести лошадей к ближайшему укрытию в скалах, которое, как сообщил, обнаружил, пока оправлялся от ран.

Он рассказывал, как все случилось, урывками, только когда им с Катсой удавалось ненадолго остаться наедине.

День, когда Катса и Биттерблу уехали, оказался для него очень тяжелым. Он еще мог видеть, но со зрением было что-то не так. Что-то изменилось, и он был слишком запутан, чтобы понять, что именно, но его не оставляло дурное предчувствие.

– Ты не сказал мне, – сказала Катса. – И позволил бросить тебя в таком состоянии.

– Если бы я сказал, ты бы ни за что не уехала. А ехать было необходимо.

По, спотыкаясь, доковылял до кровати. Бо́льшую часть дня он провел, лежа на здоровом боку с закрытыми глазами, ожидая, когда воины Лека отойдут подальше и пройдет головокружение. Он пытался убедить себя, что, как только его разум прояснится, со зрением произойдет то же самое. Но, проснувшись на следующее утро, он открыл глаза и уперся взглядом во тьму.

– Я был зол, – говорил он ей. – И с трудом держался на ногах. У меня кончилась еда, а значит нужно было идти к ловушке для рыбы. Но мне было все равно. Я не ел ни в тот день, ни на следующий.

В конце концов привел его к пруду не голод, а воины Лека. Он почувствовал, как они карабкаются по камням, приближаясь к хижине.

– Я встал и пошел, спотыкаясь, – рассказывал он, – еще до того, как понял, что делаю. Я неуклюже метался по дому, собирая свои вещи, а потом вышел, чтобы спрятать их в какую-нибудь щель в скале. Я был не в себе и наверняка постоянно падал. Но я знал, где находится озеро, и добрался до него. Вода была ужасная, просто ледяная, но она взбодрила меня, и почему-то в воде голова меньше кружилась, чем на суше. Я кое-как добрался до пещеры и забрался на камень. И вот тогда, в пещере, слушая крики воинов снаружи и стуча зубами так, что боялся случайно откусить себе язык… я обрел ее, Катса.

Он затих и молчал так долго, что Катса подумала, уж не забыл ли он, о чем рассказывал.

– Что же ты обрел?

По удивленно обернулся к ней.

– Ясность, – сказал он. – Мои мысли прояснились. В пещере не было ни лучика света, кромешная тьма. И все же мой Дар показал мне ее всю невероятно живо. И тут я понял, что делаю. Сижу в хижине, жалея самого себя, пока Лек на свободе, а людям грозит опасность. В пещере меня осенило, как я гадок.

Мысли о Леке заставили По нырнуть обратно в воду, выплыть из пещеры и осмотреть ловушку с рыбой. Промерзнув насквозь, он доковылял до хижины и разжег огонь. Следующие несколько дней были кошмаром.