Евгений Рудашевский - Старая дорога

– Это люди? – тихо спросил Феонил.

– Похожи, – пожал плечами Теор.

– Здесь не может быть людей, – прошипела Эрза.

– Тогда кто?

– Спущу тетиву и посмотрим.

– Никто ничего не спустит, – твердо произнесла Миалинта. – Для начала разберемся, что тут происходит.

Женщины, девушки. Иногда просто девочки. Разные лица, манера ходьбы. Но все одинаково безучастны. И в одинаковой одежде. Даже кожаные петли сандалий были одного цвета и пошива.

Продолжали ходить между домов. Иногда исчезали. Мы по несколько минут стояли в тревожном ожидании. Белые фигуры появлялись вновь. Несли корзинки, свертки, какие-то мешки. Все выглядело так, будто в Лаэрноре продолжается обычная, ничем не потревоженная жизнь. Слишком обычная. Слишком спокойная.

На брусчатке поскрипывали кожаные подошвы. Изредка скрежетали мелкие камни. На ветру чуть шелестели полы дхант. И больше ничего. Ни голосов, ни смеха, ни птичьего гомона, ни лая собак, ни других, привычных даже для крохотного селения звуков. Беспробудная тишина, будто мы вновь очутились в Тихом доле. Только воздух здесь был чистым, пах лесом.

Теор первый сбросил капюшон цаниобы.

– Ты чего? – удивился Феонил.

– Здесь нет гнуса.

Теор был прав. Мы с опаской последовали его примеру. Ни единого комара. Притом что защиты у Лаэрнора сейчас не было. Стало не по себе. Кажется, все подумали о влиянии лигура.

Было непривычно вновь увидеть лица спутников без защитной сетки. Грязные, уставшие лица. Светло-зеленые глаза Миалинты. Треугольная голова Нордиса с угольной полосой сросшихся бровей. Многодневная густая щетина Грома и его облупленные губы с едва заметным темно-фиолетовым налетом – в последние дни охотнику не так часто доводилось жевать клют. Изменившееся, посуровевшее, но все так же притягивавшее внимание лицо Эрзы. Заостренное, худое лицо Теора с узкими щелками глаз. Юное и отчасти беззаботное, несмотря на страх, лицо Феонила. Только Тенуин был верен себе – не поднимал капюшон, оставлял его в боевой готовности.

Мы так и стояли на месте, не зная, как поступить дальше. Следили за перемещениями женщин в белом. Высматривали опасность, но не находили ее. Круговая оборона ослабла.

Громбакх еще несколько раз окрикнул незнакомцев. Они не откликнулись, даже не посмотрели на него.

– Погано тут у вас, – вздохнул охотник. – Что будем делать?

– Смотри!

Одна из девушек направилась в нашу сторону. Строй мгновенно окреп, будто к нам шла свора вооруженных крысятников.

Девушка остановилась в пяти шагах. Посмотрела мне в глаза. Приветливый, по-своему живой и добрый взгляд. Протянула руку.

– Прикоснись к нему, и мы узнаем, какого цвета у тебя потроха, – подняв лук, прошипела Эрза.

– Хорошо сказано, – кивнул Гром.

– Тише-тише, – успокаивающе прошептала Миалинта. – Чего она хочет?

– Чего бы ни хотела, не позволяйте ей прикасаться.

Но девушка стояла на месте. Отвела руку. Указала на расположенное за прудом здание – самое больше из тех, что мы видели в Гостевом квартале. Будто приглашала.

– А язык ты съела на завтрак? – без улыбки спросил Гром.

Девушка смотрела только на меня. Опять протянула мне руку. И опять отвела ее в направлении дома.

– Смотри-ка, наш хангол пользуется популярностью в любом гадюшнике. – Охотник, поставив топор на землю, торопливо смазал носовые бурки и с жадностью вдохнул испарения масел.

– Чего она хочет? – спросил Феонил.

– Приглашает, – озвучил я очевидное.

– Ну иди. Разведай, как там у нее, – усмехнулся охотник, – тепло ли, мягко ли в девичьей кроватке.

Девушка отвернулась, будто испугавшись или смутившись слов Громбакха. Уходя от нас, сделала несколько шагов, потом вновь посмотрела на меня и поманила рукой. Так повторилось трижды, прежде чем она дошла до пересечения двух дорожек. Свернув налево, направилась к дому, на который до этого указывала. Еще четыре раза оборачивалась к нам и подзывала мягким движением руки. Наконец поднялась по лестнице на крышу дома, зашла под дождевой колпак и спустилась внутрь.

– Дела… – качнул головой Громбакх. – Вы как хотите, а я скорее откушу себе мизинец, чем пойду с ней в эту нору. Знаем мы таких. Потом ни ног, ни рук не найдешь.

Мы так и стояли на месте, не зная, что делать.

Близился вечер. Нужно было принимать решение. В конце концов сговорились, что нет смысла выходить из города. Здесь хотя бы не донимал гнус.

Заняли одну из заросших сорняком лужаек. Вырыли в ней и подготовили для сна яму. Вместо лапника использовали куски дерна и гибкие ветви сегордиллы. Рядом устроили кострище. Разломали ближайшую изгородь, перенесли ее к яме. Сделали заграждение. Усилили его кусками бортов, вырванных из повозок на Парадной площади. Не удовлетворившись этим, заострили и воткнули в землю десяток жердей. Договорились спать по очереди. Два человека по два часа. Это лучшее, что мы смогли придумать. О том, чтобы заглянуть хоть в один из домов, не было и речи.

– С утра проведем разведку. – Тенуин проверял крепления на выносном механизме наручей. Ногтями постукивал по болтам, прислушивался, с каким звуком они отзовутся. – Нужно заглянуть в соседние кварталы. Зайдем в один из домов. Пробьем стену. Заходить сверху – риск.

– А если все эти девахи ночью полезут к нам обниматься? – Громбакх укладывался в яму.

– По тревоге общий подъем. Но не провоцировать. Не бить, не стрелять, если нет выраженной опасности.

– Согласна. – Эрза кивнула, понимая, что эти слова обращены к ней.

Мне было назначено караулить в третью смену.

Тенуин и Феонил прикрыли нас поставленными на опоры березовыми плахами. Присыпали землей. В щели заложили гнутые ветки сегордиллы. Не лучшая защита. Турцанской мази едва хватило, чтобы каждый смазал щиколотки, шею и запястья цаниобы.

Ночь прошла на удивление спокойно. Ни странные жители города, ни паразиты нас не беспокоили. Никто и не подумал приближаться к нашим укреплениям.

С рассветом на улицах вновь появились женщины в белых дхантах. Шли так же молча, беззвучно.

Я впервые за последние четыре дня выспался – не было ни видений, ни боли в правой кисти. Утром даже разрешил себе заглянуть под перчатку цаниобы. Расстегнул ее, вытянул руку. С сожалением увидел, что кисть изменилась. Понюхав, убедился, что ни омертвения, ни нагноения нет. И все же изменения пугали. Я не мог их объяснить. Верхние фаланги пальцев потемнели, стали почти коричневыми. Отросшие ногти на них теперь выделялись яркими белыми пятнами. Все косточки стали более выпуклыми и тоже потемнели, с той лишь разницей, что в них теперь угадывались оттенки черного. И черная полоса отделяла вросший браслет от всей кисти. А предплечье на четверть пяди от браслета покрылось плотной коркой – внешне это была все так же кожа, но утратившая гибкость и лишенная волос.