Евгений Рудашевский - Забытые руины [litres]

Когда мы наконец пробились в дом Нитоса, я первым делом осмотрел набор перьев на его столе и нашел среди них длинное перо в латунной оправе. Два крохотных черных камушка на заднем колпачке. Узор из серебряных нитей, обвивавших оправу и сливавшихся в единую завитушку в основании золотого наконечника. Я с трепетом взял перо в руки, внимательно осмотрел его и только сейчас по-настоящему поверил, что у нас есть шанс вырваться из Авендилла. Это было перо, которым Нитос писал свою книгу – там, внутри созданного лигуром пространства.

Мы могли разобрать стены и пол в комнате Нитоса, выломать из ее потолка лигур. Могли привалить дверь камнями или обрушить стены ратуши. Но это не помогло бы. Даже если вход в комнату исчезнет, связь лигура с Пожирателями не прекратится. Да и прикосновение к нему наверняка стало бы для нас губительным. Изъяв лигур, мы бы усложнили и без того запутанную сеть, связывавшую зордалинов и покрывавшую Лаэрнорский лес. Погубили бы себя и навсегда оставили бы взаперти два города: руины Авендилла и выродившийся Лаэрнор.

Мы не знали, как и почему появился первый Пожиратель, что именно случилось, когда Нитос вошел в сознание черноита, почему первый зордалин был сильнее двух следующих и почему он с таким неистовством бросился назад, к Гусиному озеру. Никто из нас не понимал сущности той болезни, что породил книжник. Но это нас и не интересовало. Важно было лишь то, что Нитос навсегда связал себя с лигуром, остался в нем и через свою сумеречную книгу соединял лигур с внешним миром. Именно эту связь нам предстояло разрушить.

– Готово. – Тенуин вернул мне один из листков.

Без следопыта я бы не справился. Все записи предстояло делать на ворватоильском и желательно в неизменном стиле. Иначе книга едва ли услышала бы обращенные к ней слова.

Осмотрев строгие штрихи букв, небольшие закругления снизу и угловатые навершия, я достал перо Нитоса. Снял тонкий слой защитной ниллы, покрутил в пальцах, привыкая к весу и форме оправы. Затем окунул наконечник в чернильницу, бережно снял излишки о стеклянную резку и приготовился писать.

«Травяной светильник вдребезги разбился, расплескал огонь по книге. Страницы сразу занялись, никто не мог их погасить. Нитос в страхе отшатнулся и только наблюдал, как все сгорело: книга, свитки, стол».

Ничего лучше я не смог придумать.

Бережно переносил записанные Тенуином буквы. Видел, как листы безропотно принимают каждое новое слово, и уже надеялся на успех.

Окончил абзац. Затаился.

В минуты тишины библиотеку наполнял привычный городской шум. По брусчатке цокали копыта. Кто-то переговаривался, кричали разносчики. Двое мужчин горланили хмельную песню – стоило кому-то окатить их водой с балкона, как песня тут же сменилась угрозами и сдавленной руганью. Между книжными шкафами что-то шелестело, тихонько завывало, будто ветер, затерявшийся в лабиринте горных останцев.

– Ну как? – В библиотеку заглянул Громбакх.

С его голосом звуки стихли.

Мы промолчали. Настойчиво всматривались в книгу. Ждали ее реакции.

– Ты видишь мои строки? – спросил я Тенуина, уверенный, что он сейчас смотрит через синкту, третье веко варнаата.

Помедлив, следопыт ответил:

– Ничего. Пустой лист.

– Нет…

– Что?

Увидев, что моя запись высветляется, я стиснул кромку стола. Все повторилось, как при появлении записей Нитоса, только наоборот. Одинокий абрис медленно таял в густом тумане. Наконец не осталось ни малейшего отпечатка, но следом проявились другие строки. Их опять писал книжник.

– Не сработало, – вздохнул я.

– Уверен?

– Да. Он уже сам что-то пишет. Значит, связь лигура с внешним миром не прервалась.

– Попробуем другую запись.

– Давай.

Я торопливо сочинил новый абзац. В нем залил книгу хлорисом. Описал, как листы скукожились, как ошпаренный Нитос отбежал от стола. Пока Тенуин переводил строчки на ворватоильский, сочинил еще два варианта. В одном ударом меча убил самого книжника – так, что «кровью окропило страницы онемевшей книги». Во втором натравил на него разъяренного бихчахта, который «в озлоблении пожрал и стол, и книжника, и книгу».

По очереди опробовали все три варианта. Ни один не прижился. А после третьего книга, будто насмехаясь над нашими попытками, вывела понятное мне без всяких переводов:

– Новый вдох и новый выдох. Дверь раскрыта, дышит, – устало прошептал я вслух. – Бесполезно…

Еще одна попытка. На этот раз абзац сочинил Тенуин. Я даже не спросил о его содержании. Все отчетливее чувствовал привкус отчаяния. Думал о Миалинте, которой сейчас приходилось где-то там, в центре Авендилла, прятаться от магульдинцев. Думал о том, что загнал Тена и Грома в западню – в любой момент мог вернуться отряд наемников.

– Вот. – Следопыт протянул мне листок и сам объяснил: – Я переделал первый вариант. Написал, что Нитос сам вывел эти строки в своей книге.

– Это как?

– То, что ты придумал про огонь. Теперь будет так, что он сам это у себя в комнате написал.

Я нервно усмехнулся. Идея показалась безумной. И все же с прежним воодушевлением стал перерисовывать строгие буквы ворватоильских слов. Потом замер над книгой. Старался не дышать, будто мое дыхание мешало буквам прижиться на зеленоватых страницах.

Бесполезно… Новые строки исчезли, как и все прежние. А вместо них появился другой абзац. Тенуин предложил его перевести, надеясь, что в словах книжника скрыта подсказка. Я торопливо, уже привыкнув к некоторым словам, переписал для следопыта две короткие фразы. Подсказки в них не было. Они рассказывали об одинокой, всеми брошенной личине, которую окружили и пытались убить другие три личины. Книга не обращала внимания на наши попытки ее изменить.

Тенуин не сдавался – принялся писать еще один вариант. А я теперь думал об этой одинокой личине. Испугался, что под ней скрыто имя Миалинты. Не догадывался, что на самом деле речь шла о гирвиндионце. Израненный, ослабевший, он размахивал молотом, отпугивал кравшихся к нему наемников. Бежать было поздно. Один арбалетный болт торчал из ноги, второй успел вонзиться в спину, чуть выше поясницы. Кровь напитала брючины Нордиса, сочилась из тяжелых гронд – от каждого шага пенилась большими красными пузырями.

Гирвиндионец тяжело дышал в мареве неодолимой духоты.

Два магульдинца, с мечом и дубинкой, стояли по бокам. Рывками подбегали на несколько шагов и тут же отступали. Крошнак раскручивал вирсту. Коготь летел низко, над брусчаткой, изредка лязгал по ней, потом чуть приподнимался. Первые две попытки атаковать были неудачными. В первый раз Нордис увернулся, во второй вовсе отбил коготь молотом.

Противостояние было ожесточенным и молчаливым. Никто не проронил ни слова. Только пыхтение, шорохи, скрип кожаных доспехов и свист рассекавшей воздух веревки.