Александр Шапочкин - Исход [litres]

– Но…

– Яна…

– Ладно… – я уже снова засыпал, и голос девушки доносился до меня как из трубы, да и её шевеления тоже казались чем-то отдалённым.

– Вот и ладушки… – пробормотал я, проваливаясь в царство Морфея, и разве что различил слабый шепоток:

– Тогда, может быть, ты отпустишь мою попку… Эй… Кузьма?

Но, скорее всего – это мне уже приснилось, потому как когда я соизволил наконец-то продрать глаза, субъектов с повышенной ушастостью и мягкостью в моей кроватке замечено не было. Так что я уже было подумал, что вообще вся ночная сценка навеяна вновь разбушевавшимися гормонами вкупе с вполне себе приличной дозой алкоголя во вчерашнем ужине… А по пьяному делу – всякое бывает. Но…

– О! Кузьма! А я как раз будить тебя иду.

– М-мм? Доброе утро…

– И вам того же, твоя светлость, – кивнул мне Воронин. – Я, собственно, чего – капитан говорит, что если мы хотим в Басадаре высадиться, то поворот стоит закладывать уже сейчас.

– Хм… – я зажмурился, похлопал глазами, и потёр виски. – А мы хотим?

– А вот это я у тебя хочу выяснить, – хмыкнул майор. – Эльфа твоя с самого утра бурную деятельность развила. Всех на уши поставила. Да и Ву Шу чего-то вся словно бы на иголках…

– Так. Значит, не приснилось… – тяжело вздохнул я. – Пусть тогда капитан начинает свой маневр. Посетим эту самую, как там её… Басараду.

– Басадару, – поправил меня вояка. – Скажи хоть, на фига нам это нужно? А то ушастая молчит как партизан.

– Ей ночью весточка от работодательницы пришла, – я пару раз лениво ткнул большим пальцем в потолок, – со срочным сообщением о том, что нам очень нежелательно дальнейшее путешествие на этом корыте. А игнорировать мнение этой божественной личности – как минимум глупо. А что лаоши-то говорит?

– Да неспокойно ей как-то. Ещё со вчерашнего вечера. – Воронин, похрустев шеей, медленно размял правое плечо, пару раз покрутив предплечьем. – Честно сказать, я бы не пошёл к капитану, если бы она не настояла.

– Подкаблучник! – фыркнул я.

– Не более чем ты, твоя светлость! – усмехнулся майор.

– Ну, – я развёл руками, – у меня хоть оправдание есть. Там каблучок такой, что хрен сдвинешь…

Мы дружно рассмеялись, и мужчина, хлопнув меня по плечу, отправился договариваться с воздухоплавателями об изменении маршрута, я же, в свою очередь, пополз в сторону кубрика нашей секции в поисках живительной влаги, потому как похмельное состояние хотя и не было особо острым, но чувствовалось. Всё-таки это бойцам Воронина вчера позволено было пригубить поминальное блюдо чисто символически, а с меня, как с главы клана, девчата просто так не слезли.

Забавно, но, по мнению дамского коллектива, за исключением, пожалуй, что Яны, наша мужская часть компании потребляет спиртное в категорически недостаточных количествах. Совсем как какие-нибудь босяки. Курьёзно, конечно, было бы такое услышать на родине, например, от сестры или мамы, а здесь вечернее бухало-во – это, можно сказать, культурная особенность, как-то там завязанная на «мужское здоровье».

Только надо понимать, что выглядит это как развесёлая гулянка, если происходит в том же чайном доме вне круга семьи, а если рядом присутствуют «свои» женщины, то процедура напоминает скорее помпезную чайную церемонию. Видал я дома у покойного господина Багуа, как это, собственно, происходит, правда, участия не принимал. Собираются вечерком в главной трапезной зале сам хозяин дома, его сын и ещё пара мужиков поважнее и степенно, под умные разговоры о делах насущных и политике, которые, наверное, сто раз уже были обмусолены в течение дня за пиалкой с чаем, поглощают спиртное из странных глубоких блюдечек. Традиция, чтоб её…

Собственно, в оставшийся день ничего такого экстраординарного не произошло. Корабль пару раз кренился, забирая всё больше и больше вправо от ранее намеченного маршрута. Капитан ходил довольный, как кот, добравшийся до халявной сметаны – то ли из-за того, что скоро он избавится от неприятных пассажиров, то ли по той причине, что за заход в порт Басадары пришлось положить ему на лапу немаленькую сумму.

Утром же следующего дня до меня наконец-то дошло, по какой причине почти все летающие посудины, даже ацтекские недоразумения, имеют ярко выраженную мореходную форму. Просто все они – долбаные «амфибии»! Признаться, я раньше думал, что всё дело в узости мышления аборигенов, подобравших вроде бы как самый знакомый и величественный образ, чтобы именно «плавать» в облаках. Конечно, мы уже недавно приводнялись возле озёрного города, но там это было больше похоже на вертолётную посадку, когда судно буквально плюхнулось возле причала, а затем совершило такой же вертикальный взлёт. Да и не до того мне тогда было.

Сейчас же я увидел истинное мастерство матросов и помощников капитана, которые оказались не только отличными воздухоплавателями, но и мореходами. Большая вода, раскинувшаяся под днищем от самого берега и до далёкого горизонта, была неспокойна, и хотя штормом подобные волнения я бы не назвал, но волны, даже в заливе, где расположилась Басадара, были приличными.

Пробарражировав над предместьями поселения деревянных человечков и скинув вниз тюк с соломой и привязанной к ней синей тряпицей, что, как мне сказали, обозначает намерение причалить к городскому пирсу, корабль неспешно выполз на морские просторы. Заложив большую дугу, мы некоторое время маневрировали, ловя нужный ветер, покуда не встали носом к направлению движения волн. Занятие это, надо сказать, было долгим и растянулось почти на три с половиной часа, потому как порывистый ветер дул с моря, и даже чтобы просто выйти на оперативный простор, команде пришлось приложить немало сил и умений.

Затем корабль начал медленно опускаться, покуда его довольно плоское днище не затанцевало на пенистых гребешках морских волн, а через несколько минут плавно, словно сорванный ветром лист, судно легло на воду всей своей массой. Впечатление было примерно такое же, как при приземлении самолёта: касание шасси, недолгий пробег и постепенное замедление, вот только затем паруса опустились, и ветер вновь надул их с полной силой, превращая летающий корабль в морской парусник.

Ну или джонку, что для меня, как сугубо сухопутного человека, было одним и тем же.

Ещё через два часа мы вошли в уже виденную сверху гавань и встали на якорь. Я-то думал, что мы подойдём прямо к пирсу, но оказалось, что при такой волне делать этого не следовало. Пришлось ждать окончания непогоды, а это почти полтора дня беспрерывной качки, за время которой выяснилось, что большая часть нашей женской половины команды с непривычки страдает морской болезнью.

В общем, море успокоилось только к полудню следующего дня, но капитан вовсе не спешил причаливать, а вместо этого велел вывесить на носу очередную тряпку, на этот раз зелёного цвета. Матросня же, притащив большое медное зеркало, установила его на палубе, и один из старших помощников, вооружившись огромным веером, принялся передавать какие-то сигналы на сушу. На берегу тоже что-то заблестело, и наконец-то от пирса отошла крупная лодка и, шустро орудуя вёслами, поплыла в нашу сторону.