Иван Вологдин - Война орденов. Время Орды

Я был счастлив так, насколько мог быть счастлив мальчишка, получая желаемое. Отец выдал мне меч, выделил добротного коня, полностью заковал в доспех, но был хмур и зол, приготавливая сына к новой войне.

— Отче, — спросил я его, думая, что причина его плохого настроения, кроется в скором расставании со мной, — я приеду с победой и славой! Я не подведу.

— Славой? — ответил вопросом на вопрос седеющий отец, — славу не добывают в междоусобных войнах. Ты, по молодости своей, думаешь, что идешь в поход за дело правое, но на самом деле вернешься братоубийцей! От того и грущу, что хитрый князь, не склонив мое мнение себе в угоду, смог достучаться до сердца моего взбалмошного сына, возомнившего себя вершителем судеб. Иди Иван с миром и пусть бог хранит тебя! И старайся не лить лишней крови.

Думая, что отец, пребывая в немощи, просто завидует мне — молодому и сильному, способному с оружием в руках встретить любого противника, я с чистой совестью, спустя три дня выдвинулся в путь вместе с воинством многочисленным, сильным.

Спустя неделю встретились в поле с противником — таким же сильным и многочисленным. Таким же воинством… Православным…

Рубились горячо, сшибаясь в зеленом поле, обагряя желтизну одуванчиков потоками крови. Рубились день, рубились вечер, а потом разошлись по лагерям, оставив в поле множество убитых и искорёженных тел, среди которых были и смертные плоды моей руки.

Я лишил жизни ни одного — троих. Обычных мужиков, на распластанных телах которых я видел такие же кресты, которые были на мужиках подле меня. И лишь тогда я понял, что имел в виду мудрый отец, с грустью провожая меня в путь.

В ту пору я понял, что ни завоеванное злато, ни плененные женщины мне не нужны, коль дело междоусобное, пустое. С первыми невинно убиенными я поклялся, что отныне мой удел — защита и оборона и отныне ни один правитель мира не заставит меня убивать братьев ради своих, шкурных интересов. Не смотря на покаяние кровь трех мужиков на моих руках, до сих пор мерещиться мне ночами и никакая вода не способна отмыть этот призрачный покров, опутавший персты, будто невесомые перчатки иноземца.

Возвратившись с того похода, я надолго отошел от ратных дел, истово обратившись к лику Христа, ночами замаливая грехи юности и в этом рвении отец поддержал меня, позволив уйти в монастырь.

Там, в совершенстве изучив веру православную, но не найдя в душе должного смирения к дальнейшему служению, я обрел идею, что с именем истинного Бога на устах, я могу послужить Земле Русской, минуя волю князей.

Собрав под своей рукой многочисленную дружину единоверцев, разделяющих мои взгляды, я организовал Небесный Отряд, приходя на помощь князю рязанскому только в моменты истовой нужды. И каждый раз именно я выбирал, будут ли острия мечей моих братьев обращены в сторону врага по зову князя или нет, достойно ли дело пролитой крови…

Иван, оторвав от меча одну ладонь, снял с нее перчатку, демонстрируя мощную ладонь закаленного человека:

— Поэтому, Торопка, твой убиенный человек лихой. Душегуб. В его смерти нет греха, а его призрак не будет беспокоить тебя ночами. Но мои руки не отмыть никогда — даже святая вода не способна смыть эту противную пленку, видимую только мне, — воевода тяжело вздохнул и обратил глаза к небу, обагренному заревом, вдев обнаженную длань в перчатку, на которой я так ничего и не разглядел, как бы не силился напрячь глаза.

Воевода продолжил:

— В тяжелое время ты живешь, Гамаюн, многие жизни тебе придется изгубить в сражении за свободу Руси, но помни, сын Ульва, что одно дело, когда от твоего меча гибнут миряне, а другое, когда кровь врага льется на твой порог. Первое — смертный грех, а второе — слава и честь! А потому пора в путь. К стенам Рязанским. Небесный Отряд выполнит свое предназначение, чего бы это нам ни стоило!

С этими словами на устах Иван обратился к спящей дружине, медведем проревев на простуженный, спящий лес:

— Подъем, православные! Хватит бока отлеживать, а то на пироги не успеем! Останутся корки!

Лагерь зашевелился, подчиняясь приказу грозного начальника. Не прошло и пятнадцати минут, как длинная вереница приободрившихся воинов, петляя меж деревьев, выдвинулась в дальнюю дорогу, намереваясь опередить быстроходного врага.

Каждому доведется пережить смерть близких. Даже мы уйдем, мы — люди, которым посредством уникальных способностей выделена столь долгая и насыщенная жизнь, не сможем избежать главного закона Вселенной — закона обновления.

Мой отец был хорошим ведуном и воином, закаленным в сотнях испытаний и боев, но видимо его предел настал в завершающем рывке к стенам Рязани.

Передовой дружинник вынырнул из опушки леса на высокий берег реки Оки и больше выдохнул, чем выкрикнул:

— Рязань братцы! Успели…

Сбившись в кучу, опытные бойцы Небесного Отряда, со слезами на глазах встречали радостное известие о завершении трудного, тяжелого перехода.

Не все дошли до цели — несколько раненных бойцов, выйдя из зимовья неведомого охотника, еще прошли несколько километров, но, видимо, пребывание в тепле и покое окончательно подорвало желание организма к сопротивлению.

Один за другим три бойца попадали в снег, и у живых не было сил хоть как-либо помочь умирающим.

Ивану, скрипнув зубами, пришлось принять трудное решение оставить одного из братьев умирать в снегу, накрыв собственным плащом. Не стесняясь, опытный воевода утер рукавом слезы и поклонился в землю воину.

— Извини, братец — Еноха. Останемся с тобой — все погибнем.

— Полно, тебе, воевода. Понимаю. Нож оставь. Волки в эту пору голодные. В зубы им живым не дамся…

Как же был чуден великий град — Рязань! Город занимал приграничное положение с восточными народами, донимавшими его набегами, а посему оборонительные сооружения казались недосягаемыми любому противнику.

С трех сторон город защищали высокие валы, на вершине которых виднелись темно-бревенчатые укрепления, образующие стены и башни невиданной доселе высоты, с четвертой стороны — крутой, обрывистый берег широкой реки.

Три кремля издалека виднелось в Рязани. Первый — великокняжеский двор, который стоял на крутом обрывистом северном холме и был окружен дополнительными рвами. С востока к великокняжескому дворцу примыкал второй кремль, в котором жила городская знать. И, наконец, сам город был укреплен вышеупомянутыми крепостными стенами.

В дополнение, искусные зодчие, желая, во что бы то ни стало защитить богатый, столичный центр, у земляного вала вырыли глубокий ров, богато утыканный кольями, чтобы враг испытывал дополнительные трудности при возможной атаке.