Юта Мирум - #Перо Адалин [litres]

Леверн не раз видел, как во время сражения преображаются воины. Недаром вдохновляющие речи перед сражением так ценились – когда воины знали, за что сражаются, они чаще вырывали победу. Как только его величество произнес имя дочери, он буквально наполнился силой – настолько крепкой была любовь отца к своему ребенку, – и рыцарь тут же поверил, что Антоний сможет разорвать Габора в клочья одними руками.

Король кинулся в толпу с яростным криком – несколько воинов в ужасе отскочили от монарха, уступив ему дорогу. Леверн, вытерев рукавом струящийся по лбу пот, последовал за его величеством. На мгновение ему почудилось, что среди воинов, с которыми уже сражался король, мелькнула русая коса Клер. Рыцарь бросился было к ней – он не мог поверить, что она, несмотря на обещание, полезла в самое пекло!

« Не могла, не могла… Мне показалось », – уговаривал себя Леверн, отражая атаки противника. Опрокинув наземь худого мальчишку, который не дотягивал ему даже до плеч, рыцарь вновь оглянулся. Повсюду сражение, блеск стали и кровь, которой больше, нежели воды в озере. Клер же нигде не было.

Король тем временем жаждал добраться до Габора. Леверн считал затею правителя удачной – если убрать с дороги вожака, стая в панике разбежится. Однако кровожадные мысли отошли на второй план, когда рыцарь сумел догнать монарха – увиденное остановило его. Его величество склонился над телом мужчины, в котором Леверн узнал Феликса. В груди старого рыцаря покоился меч короля, но Феликс схватил Антония так, словно тот мог спасти его от наступающей смерти. Король склонился, и Феликс прошептал ему на ухо несколько слов – на лице Антония отразился ужас. Голова рыцаря безвольно повисла на шее, и он закрыл глаза в последний раз.

Леверн никак не мог поверить, что король убил его. Антоний бережно уложил тело предателя на землю, а рыцарь боялся увидеть его лицо, боялся запомнить – в голове отчетливо нарисовался похожий сюжет, только вместо короля был сам Леверн, а Альвах испускал свой последний вздох. Король оставил свой меч в теле Феликса и поднял клинок рыцаря. Его цель – Габор. Сколько бы ни было вокруг людей, Антоний знал, что доберется до виновника его несчастий и советник заплатит за то, что отнял у него не только дочь, но и преданность друзей, поклявшихся отдать жизни, служа ему.

Антоний добрался до Габора уже весь в крови, а отнятые жизни перьями складывались в серебряные крылья, сияющие за его спиной, пусть увидеть их мог только безумный. Смерть шла вслед за монархом, протягивая руки к дарам, которые он для нее оставил, и желая забрать душу самого палача. Перо его жизни, без сомнения, было ярче всех, какие она только видела, хотя, возможно, перо умирающей в храме девочки затмит сиянием короля.

Антоний не желал разговаривать с предателем – он напал на Габора сразу. Леверн остановился позади монарха, готовый прийти на помощь своему правителю, если потребуется.

– Вы сегодня не первый, кто желает моей смерти, Антоний. Но я определенно последний, кого вы увидите. Как вам мои подарки, впечатляют? – Габор обвел рукой лес вокруг, легко увернувшись от выпада короля. Антоний уже устал от сражений, и советник прекрасно понимал это.

– Подарком… станет… твоя смерть. – Его величество тяжело дышал и едва держался на ногах. Мир перед его глазами утратил краски – монарх видел лицо противника сквозь густую алую пелену. В короле закипала невиданная доселе ярость – он желал врагу смерти, настолько лютой, что даже старые воины после не смогут перечислить все ужасы, которые доведется испытать Габору в последние мгновения жизни.

– Антоний, – протянул Габор с чувством превосходства. Раньше он гордился тем, что может манипулировать королем, сейчас же преимущество над жалким монархом было столь очевидным, что не стоило и упоминания. Согнать с трона падаль отныне казалось ему благородным делом.

– Твоя дочь и лжепринцесса уже мертвы. В воздухе витает запах крови, монахи покинули храм – значит, ритуал состоялся именно так, как я запланировал. Неужто не слышишь? В честь покинувшей этот мир души гудит, кажется, сам воздух.

Габор откинул голову назад, чтобы вдохнуть поглубже, и Антоний попытался было воспользоваться моментом. Он уже занес меч над головой советника, но Габора тут же заслонили его воины. Леверн был готов защитить короля, как и стражи, которые обступили монарха, но Антоний приказал не вмешиваться.

Сколько воодушевления было на лице у советника! Леверн всерьез подумал, что Габор тронулся умом – кто, имея здравый смысл, будет так радоваться непонятному звуку? Однако что-то было в его поведении, какая-то бесконечная уверенность в своей правоте; словно он был тем самым взрослым, который пугает детей историями о несуществующих чудищах: дети верили, а взрослый прятал довольную улыбку – они все повелись на обман. Габор как будто вот-вот собирался рассказать, почему дети вокруг него глупы.

Но монолога советника Леверн не дождался – храм исчез в ярком свете, внезапно осветившем лес, и озеро пошло волнами, да такими, что вблизи стоящие воины в панике отскочили подальше. Глаза ослепило, и рыцарь упал на землю.

Голоса эхом отбивались от стен, пением разносились по залу и поглощались водой. Адалин побежала, чтобы поскорее оказаться в зале для жертвоприношений. Но, когда она в него влетела, мраморный пол словно исчез – Ада едва не рухнула на колени от увиденного. У стен, склонив в почтении гладкие головы, стояли монахи. Их лица выражали высшую благодать – монахи верили в то, что вершат правое дело, ставя свою волю превыше другой.

В противовес их отстраненности у противоположной стены бился в крике Евандер, и Адалин приложила здоровую руку к сердцу, ощущая, как разрывает его на части крик мужчины. Евандера сложно было узнать – его искаженное мучением и отчаянием лицо казалось дикой гримасой, в которой едва угадывались человеческие черты. Страж лежал на руках, и его движения были странными – Адалин видела, как Евандер тяжело поднимается на колени, цепляясь за что-то невидимое, а после вновь сползает, будто не в силах выпрямиться во весь рост. Однако голос, который пронесся по залу, быстро заставил принцессу забыть о пленнике – под каменной чашей лежала Агата. Среди холодного мрамора и высоких стен она выглядела ягненком, которого загнала в ловушку стая волков.

Адалин знала, что должна защитить ее, но вот беда – волки уже растерзали ее тело, и церемониальное платье мокло от крови, тянущейся из ее руки, как от истока. Магия призывала кровь – тонкие дорожки от раскрытых ран на правой руке тянулись вверх по предплечью к шее, а после вниз по левой руке, к когтям; с них кровь текла к церемониальной чаше, постепенно наполняя ее. Агата не замечала ничего вокруг – в ее устах предсмертной песней звучали слова, которые должна была произнести настоящая принцесса: