Николас Имс - Короли Жути

– Живокость, – поправил его Гэб. – Я не возражаю.

Тереза, просияв, сообщил вождю хорошую новость.

Муг с трудом отвел глаза от почерневших пальцев толстухи:

– Да ты что?! Как это – отдать им Саббату?!

– А кто такая Саббата? – спросил Кит.

– А что в этом такого? – вскинулся Гэбриель. – Она не с нами, и вообще она хотела нас убить, забыл, что ли?

– Ну да, но…

– Что – но? Она переменилась? А что будет, если она назад переменится?

– Я совершенно ничего не понимаю, – пробормотал Кит.

– Может, она и не переменится, – заявил Муг, стараясь убедить и себя, и Гэбриеля. – Таяно сказал, что она может остаться такой на всю жизнь.

– Или завтра станет прежней, – возразил Гэб. – Короче, Муг, выбор у нас невелик: или она, или зомби.

– Не зомби, а ревенант, – поправил его Кит, но ни Гэбриель, ни волшебник не обратили на него внимания.

– И что, мы ее вот так возьмем и отдадим? – возмущенно воскликнул Муг. – Ее же сожрут!

– НЕТ ЖРАТЬ, – вмешался Тереза. – НЕТ ЖРАТЬ БАБА-КРЫЛЬЯ.

Муг чуть успокоился, да и Гэбриель тоже несколько расслабился.

– БАБА-КРЫЛЬЯ РОЖАТЬ ДЕТИ, – добавил старейшина.

Муг в отчаянии всплеснул руками:

– Рожать?! Гэбриель, они хотят, чтобы она производила им приплод… И ты на это согласен?!

– С ней беды не оберешься.

– Нет, это с тобой беды не оберешься! – Муг ткнул пальцем в доспех Гэбриеля. – Тьфу, да клянусь вислыми мудями проклятого Отступника, даже со мной беды не оберешься. А Ганелон – тот и вовсе стихийное бедствие хреново… Ох, прошу прощения, – сказал он толстухе, но та вроде бы так ничего и не поняла. – Ну да, у Саббаты неприглядное прошлое. Велика важность. У нас у всех неприглядное прошлое, гордиться особо нечем.

Вспомнив о Ганелоне, заключенном в темницу собственного тела, Клэй сказал:

– Мы не отдадим Живокость… или как там ее, Саббату. Так поступать негоже.

Гэбриель устало вздохнул:

– Ладно, уговорили. Значит, оставляем им Кита?

– По-моему, мы это уже обсудили, – сказал гуль. – Вдобавок я плохо приспособлен к деторождению.

– Никого мы не оставляем, – заявил Клэй.

– Что ж, тогда будем драться, – сквозь зубы процедил Гэбриель и вгляделся в дымный сумрак шатра, пытаясь пересчитать охранников.

Вообще-то, Клэй уже насчитал шестерых, включая и дряхлого немощного старца, державшего копье острием вниз.

– Мы с тобой справимся с этими, – сказал он Гэбриелю и обратился к волшебнику: – Муг, беги наружу и предупреди остальных. Подожгите что-нибудь, откройте клетки с пленниками. А мы с Гэбом тут разберемся. Все понятно?

– Нет, – закрыв глаза, вздохнул Муг.

– Отлично. Тогда… погоди, как это нет?

– Поступим иначе, – сказал волшебник. – Все будет гораздо лучше, вот увидишь. Никого ни убивать, ни отдавать не придется.

Клэй переглянулся с Гэбриелем. Вождь смотрела на них, будто ожидая чьей-то смерти, чтобы вгрызться в свежий труп.

– Муг, по-моему, притворяться мертвыми нам сейчас не с руки. Мало ли что…

– Ага, не с руки, – сказал волшебник, снимая остроконечную шляпу. – Зато вот, с головы.

Муг был прав: все обошлось без кровопролития, хотя сам он едва не расплакался, когда в конце переговоров вручил волшебную шляпу Терезе, а тот, в свою очередь, передал ее вождю, которая запустила руку внутрь и вытащила кусок сырого мяса.

– Она ею неправильно пользуется! – пожаловался Муг.

Толстуха проглотила мясо, почти не жуя, и удовлетворенно рыгнула. Тереза счел нужным перевести это на престольный язык и объявил:

– ВОЖДЬ ХОРОШО.

– Еще бы плохо, – проворчал Муг. – Эта… эта моржиха теперь всю жизнь будет жрать свежие стейки, а мы… а нам… – Он умолк, огорченно поглаживая длинную бороду.

Клэй решил утешить приятеля и приобнял его за плечи:

– Муг, ты не…

– Пальцы! На пальцы посмотри, – прошептал волшебник.

– Да видел я…

– Нет, не видел. Клэй, да посмотри же! – все громче и громче настаивал Муг, а потом вцепился в Клэя, дрожа всем телом, как ребенок, вытащенный из проруби. – Пальцы исцелились…

Клэй сокрушенно покачал головой: ерунда все это. Черногниль невозможно исцелить. Она расползалась. Она иссушала плоть и разъедала внутренности. Черногниль убивала. Всегда. Без исключений.

Муг, улыбаясь от уха до уха, подпрыгивал от нетерпения:

– Клэй, да взгляни ты! Все пальцы зажили, она их облизывает.

Толстуха и впрямь облизывала пальцы, которые еще недавно выглядели обугленными головешками. А ведь от черногнили нет спасения…

Или все-таки есть?

Муг, выскользнув из-под руки Клэя, бросился к толстухе. Охранники рванулись его остановить, но Тереза удержал их небрежным взмахом руки. Волшебник отогнал прислужницу, опустился на колени у ложа, пошевелил пальцами, как вор, готовящийся взломать очень сложный замок, и вежливо осведомился:

– Вы позволите?

Толстуха повела дебелым плечом, протянула Мугу правую руку, а левую снова запустила в шляпу и извлекла оттуда сырую куриную ногу.

Волшебник, изумленно разглядывая пухлые розовые пальцы, бормотал себе под нос:

– Невероятно! М-да, гибкость еще не вернулась, но в целом… Нет, это просто поразительно.

Кашлянув, Тереза указал на ноги толстухи:

– КОЖА КАМЕНЬ НЕТ. ХОРОШО.

И в самом деле, черная корка, покрывавшая правую ногу, отвалилась, как только вождь поджала пальцы.

Муг, рассмеявшись, захлопал в ладоши:

– Прекрасно! Великолепно! – Он обернулся к друзьям. – Это из-за бодяги. Нет, я почти уверен, что это все из-за той самой травки. Ведь и у Матрика рука зажила, и крыло у Саббаты, и твой сломанный нос, Клэй! Больше не болит, правда ведь?

Клэй заморгал:

– Правда.

С самого утра он и не вспоминал о сломанном носе, а сейчас осторожно прикоснулся к нему и обнаружил, что боль исчезла. Правда, нос как был кривым, так и остался, но его столько раз ломали, что и с кривым жить не страшно.

– А ты… – начал он и тут же осекся. А что, если это все-таки не из-за бодяги? Может быть, Муг просто обманывается, питает напрасные надежды, которые вот-вот пойдут прахом?

– Ну да, я тоже курил травку, – кивнул волшебник и перевел взгляд на свою левую ногу. – Столько всего произошло, что… то есть я пока не чувствую ничего особенного, но…

Муг замер, и Клэй сообразил, что волшебник готовит себя к очередному разочарованию. Медленно, как испуганный ребенок, заглядывающий под кровать в поисках буки, Муг нагнулся, обеими руками стянул с ноги мягкий кожаный сапог и осторожно снял носок.

Лицо его напряженно сморщилось, будто смятая бумага, – и тут же разгладилось. Он открыл было рот, но не смог ничего произнести.

Клэй сказал за него:

– Черногниль исчезла.

– Исчезла… – Муг, словно до этого и не дышавший, длинно, натужно выдохнул и закрыл глаза.