Андрей Бондаренко - На Краю Земли. Дилогия [СИ]

— Я там — в своё время — проходил преддипломную практику. То бишь, старательно, тщательно и вдумчиво изучал тамошних пингвинов. Недавно, защитив расширенный диплом, получил звание магистра и полетел — на одну из американских антарктических научно-исследовательских станций — договариваться о приёме на постоянную работу. А тут — ваше любезное и интригующее приглашение. Бросил, понятное дело, всё и отправился на Аляску.

— Молодец, Белофф, сообразительный мальчик. Практически вытащил выигрышный лотерейный билетик. Будешь, так сказать, стоять у истоков великого открытия. Со всеми вытекающими…

— А почему — «Столетних Тайн»? — проявил дотошность Тим.

— Да, просто так, — беззаботно и белозубо улыбнулась девушка. — Шутка юмора такая. Болгарская насквозь. Просто директор нашей службы — мистер Макс Гринберг — ужасно наивный, мечтательный и мягкотелый человек. Вот, я, пользуясь данным удобным обстоятельством, и изгаляюсь…

— Знаменитый профессор Макс Гринберг?

— Ага, он самый. Чудак законченный, задумчивый и обаятельный… Хотя, знаешь, в каждой удачной шутке, как известно, есть только малая доля шутки. Ведь, когда Машина Времени, всё же, будет создана, то можно будет, действительно, вволю поразгадывать всякие и разные легендарные тайны, подаренные нам седым Прошлым… Почему бы и нет?

— Поразгадываем, конечно. Не вопрос.

— Только, к сожалению, не скоро. Широкомасштабные работы по созданию Машины только начинаются. Предстоит на совесть потрудиться — годы и годы. Может, даже и десятилетия…

— Ничего, со мной процесс непременно ускорится, — пообещал Тим. — Многократно, ударно и знаково… Кстати, а что я должен делать прямо сейчас?

— Пообщаться с уважаемым профессором Гринбергом, — Милена указала рукой на одну из светло-зелёных дверей. — За ней находится так называемый административно-хозяйственный блок. Пройдёшь по коридору до упора, повернёшь направо и сразу же упрёшься в кабинет шефа. Смело заходи, общайся, улыбайся. Постарайся его обаять, а также уверить, что ещё с самой младенческой колыбели всерьёз мечтаешь об увлекательных путешествиях по Прошлому и Будущему. Если получится, то Гринберг обязательно возьмёт тебя на работу. Потом оформишься: заполнишь с десяток хитрых анкет, подпишешь целую кучу всяких и разных обязательств о неразглашении, пройдёшь строгую медкомиссию, а также прослушаешь подробный и нудный инструктаж. А после этого — милости прошу в мою лабораторию. Будем усердно и вдумчиво работать-экспериментировать. За правой дверкой, как раз, он и располагается — наш научно-исследовательский блок… Всё, юный коллега, иди, не теряя времени. Потом пообщаемся… Удачи!

Тим прошёл по коридору и, подойдя к нужной двери, нажал указательным пальцем на приметную ярко-красную кнопку, вмонтированную в дверной косяк.

Дверь послушно распахнулась, и равнодушный механический голос объявил:

— Входите, господин Белофф. Вас ждут.

«Кабинет — как кабинет», — войдя, мысленно усмехнулся Тим. — «Просторный стол для переговоров, массивное кожаное кресло в торце, офисные стулья, пластиковые стеллажи, под завязку забитые всякой бумажной ерундой, на стене — поясной портрет Генсека ООН. Всё говорит о том, что здесь обитает господин Большой Начальник…».

В кожаном кресле обнаружился важный и солидный тип — в строгом тёмно-синем костюме и с ярко-выраженными чудаковатыми залысинами.

— Здравствуйте, господин профессор, — вежливо поздоровался Тим. — Вы совсем не изменились. Помню все ваши лекции. Вы нам — в Университете Ройал-Роудс [6] — Университет Ройал-Роудс — канадский Университет, расположен в городе Виктории, столице провинции Британская Колумбия. , три с половиной года тому назад — читали двухмесячный курс лекций.

— О, мистер Белофф! — отодвинув в сторону толстый блокнот-ежедневник и педантично надел на перьевую ручку массивный колпачок, обрадовался Гринберг. — И я вас прекрасно помню. Особенно ваши каверзные и въедливые вопросы… Значит, закончили-таки Университет? Давайте вашу мужественную ладонь. Сочту за честь — пожать её.

После рукопожатия профессор предложил:

— Присаживайтесь, молодой человек, присаживайтесь. Пообщаемся. Обменяемся, так сказать, мироощущениями и мнениями…

Процесс общения и обмена растянулся на добрых полтора часа: вопросы, ответы, монологи, жаркие научные споры теоретической направленности.

— А теперь я хочу слегка похвастаться, — по-мальчишечьи улыбнувшись, заявил Гринберг. — Первыми, так сказать, достигнутыми реальными успехами.

Он нажал на зелёную кнопку крохотного пульта, после чего в правом углу кабинета ожил и загадочно замерцал прямоугольный экран телевизионного монитора…

Лето, знойное и беспощадное лето. Высокое белёсое небо над головой, в небе кружит бесконечная стая иссиня-чёрных ворон, знойный ветер настойчиво царапает лицо…

И это — только рассвет… Что же будет дальше?

Два войска — стройными рядами — замерли друг напротив друга: копья, луки, кольчуги, остроконечные шлемы — блестящие на солнце, разноцветные знамёна — развевающиеся на ветру.

Два всадника, отделившись от противостоящих воинских рядов, скачут навстречу друг другу, останавливаются, съехавшись посредине свободного пространства. Оба высокие и широкоплечие, в самом расцвете сил. Один — типичный представитель монголоидной расы, а в жилах второго течёт весёлая турецкая кровь.

Турок презрительно смотрит на знамя, закрепленное за спиной монгола: на тёмно-синем фоне изображён упитанный золотой дракон.

— Какая наглость, Тимур, думать, будто бы тебе одному принадлежит весь этот Мир, — презрительно тыча толстым пальцем в направлении дракона, брезгливо кривится турок.

Монгол, кивая головой в сторону турецких знамён, невозмутимо отвечает:

— Ещё большая наглость — думать, что тебе принадлежит сама Луна…

А потом была битва.

Нет, если внимательно проанализировать увиденное, то «битва» — весьма слабое и неполное определение для этого величественного и грандиозного зрелища-события.

Сеча… Кровавая и Безжалостная Сеча… Рубка, Вакханалия, Бойня, Армагеддон…

Яростно звенели клинки, встречаясь с булатом других клинков. Ломались копья, пробивая насквозь тела врагов. Хищно свистели чёрные стрелы, впиваясь в лица противников (стрела — прямо в глаз — обычное дело!). С оглушительным треском лопались кольчуги, разлетаясь на сотни и тысячи светлых полуколец. Кровь, крики, стоны, хрипы, боль… Горестно ржали умирающие лошади — о своих сломанных стройных ногах. Утробно ревели раненые лохматые верблюды, из чьих уродливых горбов, насквозь пробитых шальными стрелами, хлестали целые фонтаны хрустально-чистой воды…