Дэйв Хатчинсон - Осень Европы [litres]

– Я пройдусь с тобой, – сказала Марта, открывая свою дверь.

Над слякотным асфальтом и бетоном стелился ветер, долетавший с гор, проникая сквозь его парку. Он взвалил на плечо рюкзак и последовал за Мартой сквозь слепящий свет фонарей между рядами автобусов, пассажиры которых без интереса провожали их взглядом. За площадкой рядом с двадцатиколесной фурой стоял дальнобойщик и горячо спорил с чешским таможенником.

– Если не против услышать мое мнение, – сказал Руди, – у вас очень необычный подход к делу.

– Мы же Зона, – сказала она весело. – Чего ты ожидал?

От грузовой парковки отходил туннель, окруженный колючкой и высокими ограждениями, который вел к границе. Там, примерно на полпути, был КПП.

– Тебя не раздражает этот свет? – спросил Руди, поднимая взгляд к фонарным мачтам, стоявшим через каждые десять метров вдоль пути. – Так по всей Европе. А то и по всему миру, – он покачал головой.

– Граница же проходит посреди города, – сказала Марта. – С этой стороны – Чески-Тешин. А чуть дальше, с другой стороны забора, уже Цешин. Польски-Цешин, как его еще называют. Не смотри на меня так.

– Как?

– Будто ты собрался зачитать мне свою курьерскую речь про Шенген и свободное передвижение через границы. Все вы одинаковые. Ненавижу идеалистов.

– Это не самый плохой из идеалов.

– Ты молодой, – сказала она ему. – Ты изменишься.

Он улыбнулся.

– Ты тоже молодая.

Она ударила его в плечо так, что было даже больно.

– Паспорт.

– Нет.

Она протянула руку.

– Как я попаду без него в Польшу?

– Покажи им тот паспорт, где сказано, что тебя зовут Ян Павел Каминский, – они постояли, глядя друг другу в глаза. – Глупо было прятать его в своей комнате. Плохие навыки.

Ему вдруг пришло в голову, что ему повезло выбраться из этой Ситуации живым.

– Думаю, сейчас мои навыки – наименьшая из проблем.

– Сколько раз ты уже это делал? – спросила она.

Если считать дело с кузеном Макса и ту чертовщину, которую пытался провернуть в Познани Фабио, это была четвертая Ситуация Руди.

– Немало, – произнес он, как он надеялся, умудренным голосом.

– По-моему, тебе надо это бросать, – сказала она. – У тебя не очень получается.

В его ситуации спорить было невозможно. Он пожал плечами и направился к КПП.

Польский паспорт Руди являл собой пластиковую карточку с его фотографией. Чешский пограничник сунул карточку в слот, и машина прочла встроенный чип. Руди приложил большой палец к ридеру, охранник посмотрел на экран, потом на Марту.

– Это все посудомойка, – сказал Руди. – Сплошной кипяток. Все отпечатки пальцев сжег.

– Пропустите его, – сказала Марта, и чиновник еще раз посмотрел на нее и вернул карточку Руди, в связи с чем тот задумался, на каких условиях Зона сосуществует с Чешской Республикой.

– Паспорт, – сказала ему Марта, когда поднялся шлагбаум.

Руди улыбнулся и ушел.

Десять метров по туннелю – и уже охранник на польском КПП проверил его паспорт и осведомился, не хочет ли он что-нибудь задекларировать. Руди открыл рюкзак и достал несколько бутылок чешского рома и чешского виски, которые захватил с собой на случай, если Посылке нужно будет согреться. Таможенник скривился.

– Они же одинаковые на вкус, – сказал он. – Бог знает из чего их гонят.

– Зато пиво у них замечательное, – сказал Руди, оглядываясь на туннель позади. Марта все еще стояла у чешского пограничного поста, маленькая фигурка в большой куртке. Когда он обернулся, она достала руку из кармана и помахала. В руке было что-то маленькое, зеленое и прямоугольное.

– С Новым годом, – сказал охранник. Руди улыбнулся в ответ.

– И вас.

Он снова затянул рюкзак, закинул на плечо и стал удаляться от границы.

Не считая польских названий улиц и магазинов и общей атмосферы обветшания, разницы между Цешином и его чешским побратимом не наблюдалось. Снежные улицы оживляли толпы празднующих Новый год и тех, кто отправлялся в церковь и возвращался из нее. Руди влился в их поток.

Проходя одну церковь, он свернул и толкнул двери. Она была забита, и ему пришлось стоять сзади в толпе поляков, с хлюпаньем переминавшихся на талом снегу. Через некоторое время появился Дариуш и встал рядом.

– Они продали нас венграм, – тихо сказал Руди. Дариуш пожал плечами.

– В следующий раз венгров продадут нам, – пробормотал он. – Зоновцы думают, что они такие праведные, но их тоже можно покупать и продавать, как и всех. В конце концов, все равны.

Руди посмотрел на него.

– Они украли мой паспорт.

Дариуш кивнул.

– Всегда так делают. Мы раздобудем другой.

– Венгры получили Посылку.

– Это тоже иногда случается, – он поднял руку и похлопал Руди по плечу. – Но ты в порядке. Это главное.

– Я не в порядке.

– Знаю, – у Дариуша был грустный вид. – Знаю. Пошли домой, а?

Только потом, на переднем сиденье «мерседеса» Дариуша, глядя на необыкновенно чистые полосы магистрали, петляющей навстречу Кракову, Руди сунул руку в карман парки и обнаружил, что каким-то образом покинул отель с часами Яна.

1 ноября, вопреки глобальному потеплению, из области высокого давления над Скандинавией спустились на плотных изобарах крошечные частички снега, твердого, как молочное стекло.

Три дня подряд множество маленьких государств Северной и Центральной Европы медленно исчезали под жестким блестящим покрывалом. В некоторых отдаленных областях и в районах с плохим местным управлением села, а иногда и целые городки оказывались совершенно отрезаны от мира. Люди пробивались на работу с боем, а кое-где школы и офисы были вынуждены вовсе закрыться, когда кончилось топливо для котлов, работающих на нефти, потому что танкеры не могли доставить груз.

В полночь 4 ноября господин Альбрехт закончил смену и повел старый скрипучий оранжевый трамвай в новенькое депо рядом с железнодорожным вокзалом Потсдам-Штадт.

Уже час, как единственным пассажиром трамвая оставался человек, который съежился на заднем сиденье, прислонившись головой к окну и скрестив руки на груди в беспокойном сне.

Мистер Альбрехт вышел из кабины, забросив сумку на плечо, и пошел вдоль замызганного бока вагона к задним дверям.

Внутри он какое-то время постоял над единственным пассажиром. Спящий человек укутался в длинное утепленное пальто с мокрым от слякоти краем, накинув капюшон. Под капюшоном мистер Альбрехт заметил шарф вокруг нижней половины лица. Он дотронулся до его плеча и мягко тряхнул.

– Эй, приятель.

Спящая фигура зашевелилась.

– Мм?

– Как по мне, можешь оставаться, – сказал господин Альбрехт. – Но сегодня этот трамвай больше никуда не идет.