Дэйв Хатчинсон - Осень Европы [litres]

Фигура подняла глаза, мутно заморгала.

– Где?..

– Депо Потсдам-Штадт.

Глаза – а это все, что видел господин Альбрехт, – сузились.

– Черт. Я должен был сойти в Бабельсберге. Мне нужно на Роза-Люксембург-штрассе.

– Придется взять такси.

Пассажир покачал головой.

– На такси нет денег.

Господин Альбрехт вздохнул. Сунул руку в карман и достал сложенную банкноту в пять марок.

– Вот, – он сунул банкноту в перчатку пассажира. – Потом можешь вернуть, – он показал на большой ярко освещенный ангар депо, ряды трамваев. – Просто оставь в главном офисе и скажи, что это Альбрехту. Здесь меня все знают.

Пассажир пробормотал «спасибо», взял из-под сиденья большую, тяжелую на вид спортивную сумку и сошел с трамвая. Господин Альбрехт смотрел, как он постепенно исчезает в белом завывании за воротами депо, и покачал головой: не много у него шансов найти такси в такую погоду.

Был уже почти час ночи, когда он вернулся в свою квартиру на Вольтер-Вег, выходящую на ненавистную колючую проволоку на границе, проложенную этими чертовыми новопотсдамцами, чтобы не пускать людей в свое карманное королевство, – но жена все еще ждала, накрыв ужин на столе, полная терпения, приобретенного благодаря многолетнему опыту.

Господина Альбрехта просили никогда не упоминать о другой его работе, как бы редко она ни случалась, но в день свадьбы он дал себе клятву, что в его браке не будет места секретам, так что, когда он доел и взялся за кофе, он рассказал жене о спящем пассажире, которого привез в депо.

– Какой он был? – спросила жена.

Господин Альбрехт только видел глаза и слышал голос пассажира, но он водил трамвай по Потсдаму двадцать три года, а за это время можно перевидать все и кое-чему научиться.

– Он был очень молодой, – сказал господин Альбрехт.

В дверном проеме недалеко от трамвайного депо Руди достал пять марок, которые ему дал стрингер в трамвае. Развернув, он поднял банкноту к свету уличного фонаря и прищурился, чтобы прочитать время и место, написанные с краю мелкими буквами карандашом. Затем достал из кармана конверт со штемпелем и надписанным адресом, запечатал банкноту и вышел из подъезда. Шагая по улице, бросил конверт в почтовый ящик и предоставил избавляться от улик немецкой почтовой службе.

Старше Берлина на два столетия, Потсдам изначально был славянской рыбацкой деревушкой на берегу реки Хафель. Его название – по крайней мере, славянское – Подступим – впервые упоминается в 993 году н. э., когда его хартию подписал Отто III.

В 1660 году Фридрих Вильгельм построил себе у реки летний дворец и соединил с Берлином дорогой, вдоль которой росли липы. Фридрих Великий подарил городу Сан-Суси – один из величайших дворцов своего времени. Сюда к нему в 1747 году приезжал играть Бах, а через три года он спорил здесь о философии с Вольтером.

Почти два века спустя бомбардировщики союзников практически уничтожили сердце города, а к концу войны в Шлосс Цецилиенхоф встречались Трумэн, Черчилль, Сталин и Эттли и решали, как лучше поделить Германию. Потсдам попал в Советский сектор, в 1961 году Берлинская стена отрезала его от Запада, оборвав дорогу Фридриха Вильгельма там, где она пересекала Хафель.

Некоторое время спустя, после того как Потсдам стал под коммунистами грязным и обшарпанным, после того как Мирная революция принесла хоть какую-то долгожданную перестройку, после того как мир проснулся от похмелья в новом тысячелетии, группа анархистов, занявших сквот возле Гегель-алли, объявила свой дом независимым государством.

При этом они лишь сделали то, что многие годы с разным успехом делали по всему миру сотни других групп. Они выпустили паспорта, напечатали собственные деньги, ввели собственные налоги – хотя это, конечно же, были прискорбные и временные, но необходимые меры, чтобы защитить новую страну от поползновений внешнего мира. Все задумывалось как оскорбительный жест властям, но, к ужасу анархистов, идея перекинулась на соседнее здание. А потом еще на одно. И еще.

Анархисты были вынуждены создавать комитеты, чтобы контролировать финансы, питание, энергию, воду и канализацию. Периодические нападения пьяной бритоголовой молодежи вынудили их создать пограничную службу. Необходимость координировать ремонт зданий требовала какого-то рабочего комитета. Приезжали операторы из «Ди Вельт», «Бильд» и «Тайм/Стоун Онлайн», фотографировали, публиковали свои сюжеты и снова уезжали. Был момент – никто его не заметил, пока не прошло время, – когда словно настала передышка.

А потом анархистский жест против властей стал государством диаметром в два километра под названием Новый Потсдам.

Через неделю напряженных переговоров с потсдамским городским советом, который не принимал новопотсдамцев всерьез, пока не стало слишком поздно, анархистов после бескровного переворота низложила неотрадиционалистская партия, которая хотела управлять новой политией на строгий прусский лад. Большинство анархистов эмигрировало, мрачно жалуясь прессе, но втайне радуясь избавлению от ответственности за канализацию и экономику.

Тем временем Берлин, который и так уже был сыт по горло новой суверенной мелюзгой, наблюдал за переворотом спокойно и дал Новому Потсдаму не больше двух лет, прежде чем его граждане потребуют возвращения в Великую Германию.

Но до тех пор новопотсдамцы все еще пытались консолидировать страну, в которой, как они сами обнаружили почти с удивлением, теперь жили. Все их хозяйство все еще зависело от Великой Германии, включая энергосеть.

Ответственность за работу ЖКХ западного квартала Нового Потсдама лежала на непримечательном четырехэтажном здании в Берлине, выходящем на Шпрее. Там в комнате на третьем этаже находилась одна вполне конкретная компьютерная рабочая станция, и за этой станцией в один вполне конкретный вечер сидел Вольф; сдвинув очки пальцем ко лбу, он набрал в воздухе серию команд.

На линзах перед глазами нарисовалась схема охранных камер Нового Потсдама и соответствующие станции безопасности. Вольф – ему еще не исполнилось тридцати, но редеющие волосы придавали ему обманчиво серьезный вид, – подвел курсор к одной закрытой станции телевизионного мониторинга в Новом Потсдаме и кликнул два раза.

Почти у всех зданий в Новом Потсдаме, зависевших от сети Великой Германии, имелся запасной генератор, но генераторы стоили денег и требовали рабочих рук для их установки, так что кое-где оставались слепые пятна. Вольф вызвал подменю и запланировал на этой станции мониторинга Нового Потсдама пятнадцатиминутное частичное отключение.

Ему казалось, что это довольно элегантно. Полный блэкаут запрограммировать не менее легко, но уменьшение энергии на восемьдесят процентов точно так же вызовет отключение системы наблюдения, и он мог представить, как это рассердит новопотсдамцев.