Гай Орловский - Ричард Длинные Руки. Удар в спину

Наклоняться не стал, не императорское это дело подбирать за нижними чинами, заложил руки за спину и как можно спокойнее, это для Жанны-Антуанетты, неспешно рассматривал развешанные на крючках вещи и вещицы, но это тоже для Жанны-Антуанетты, а на самом деле сердце колотится, и я широко растопыренными глазами шарю по сторонам быстро и с жадностью грабителя могил.

Похоже на рабочие инструменты, точнее, предполагаю, что рабочие, а так вообще-то ни на что не похожи.

Жанна решилась подойти и встать рядом, трепещущая, как лань на обочине хайвея.

– Ваше величество, – шепнула она, – не надо, а?

– Чего?

– Трогать те… вещи.

– Не надо, – согласился я, – так не надо. Но приходится.

Я снял с крючка металлическую причендалину с удобной рукоятью, это единственное, что понял, остальное все странное, как неандертальцу фен для сушки волос или машинка для стрижки волос в носу. Понял только, что работает в большом диапазоне, десятки сенсорных переключателей, однако вряд ли эта штука все еще в сохранности.

– Пойдемте дальше, – сказал я, – как вам, Жанна?.. В восторге?

Она затрясла головой:

– Нет, ваше величество!

– Я тоже, – согласился я. – Это помещения для нижних чинов. Их инспектируют служащие в ранге баронов, а то и виконтов! Но при кадровом голоде многое приходится самому… А вы говорите, император, император!

На всякий случай заглянул и в остальные эти одинаковые помещения. Сердце стучит, это перед женщиной я каменная статуя Командора, а внутри все трясется от радостного возбуждения, перемешанного со страхом. Это магические ловушки зрю издали, но если что рванет подо мною механическое, тут я пас…

Жанна-Антуанетта старается не отставать, обеими руками поддерживает подол пышного платья, здесь зацепиться им проще простого, я покосился на ее старания, хотел было посоветовать просто заткнуть края подола за ее покрытый золотыми узорами поясок, но решил, что мои демократические помыслы насчет помощи женщине точно поймут как-то не так.

Она покосилась на мое исполненное задумчивости лицо.

– Ваше величество?

– Опасность существует для тех, – ответил я величественно, как и подобает величеству, – кто ее боится. Да не убоимся зла!.. И добра тоже бояться не стоит, хотя добро, конечно, опаснее. Заходите, Жанна, присаживайтесь.

– Что? – вскрикнула она. – Присесть в этом ужасном месте?

– Можете прилечь, – разрешил я, – в позе Рубенса или Тициана, хотя там все ужасающе толстые, как принято считать искусствоведами, хотя для мужчин самое то.

– Я толстеть не буду, – заявила она твердо.

– И не надо, – согласился я. – Вы же не для постели, вы бренд! Лицо империи. Я вообще не слышал, чтобы с фотомоделями или манекенщицами кто-то спал, с ними только на показах… Здесь осторожнее, проход узковат, что-то сдвинулось. Не думаю, что так было изначально…

Я прошел боком, она с ее фигуркой проскользнула легко, но я поддержал под локоть, вот-вот упадет в обморок, я же вижу, с каким усилием заставляет себя двигаться следом, уже в полуобморочном состоянии.

Я снова подхватил ее, уже обняв за талию, пошатнулась уж слишком, почти насильно отвел к ближайшему креслу и усадил, придерживая за плечи, чтобы пресечь слабые попытки встать.

– Отдохните, – велел я. – Это высочайшее повеление императора.

– Мне одной страшно, – прошептала она.

Я вздохнул, сел напротив.

– Тогда понаслаждаемся отдыхом вместе. Кофе?.. Сейчас…

Я придвинул ближе небольшой столик, маркиза вздрогнула, когда в моей ладони возникла белоснежная чашка с парующим черным напитком.

– Прошу вас, – сказал я и протянул ей, – печенье, пирожные, конфеты?.. Насчет вафлей уже усвоил, их предлагать даме неприлично, а как насчет крекеров?.. Их вроде бы прилично, хотя если подумать… Или пирожное с кремом?.. Про них даже при разнузданной фантазии ничего не скажешь… хотя, гм…

Она вряд ли что поняла из моего монолога раскованного демократа, осторожно приняла чашку за ручку.

Я тут же создал и себе, с наслаждением отхлебнул, в восторге приопустил верхние веки.

– Ваше величество?

– Пейте, – посоветовал я. – Это взбодрит.

Она опустила взгляд на возникшую на столе тарелку с горкой сахарного печенья и пирожных в форме трубочек с кремом.

– Это… откуда?

Я отмахнулся:

– Маркиза… неужели опустимся до разговоров о кухне? Мы что, простолюдины или, простите за бранное слово, демократы?

– Нет-нет, – запротестовала она слабым голосом, – просто…

Я смотрел, как она сделала трусливый глоток, лицо испуганное, но ничего не случилось, а я тем временем осушил чашку и сделал себе еще одну.

Она наконец взяла двумя пальчиками, такими нежными и розовыми, трубочку с кремом, осторожно откусила.

– Ой, как… восхитительно…

– Да, – согласился я, – весьма как бы. Не лепо ли ни бяще. Мне тоже вполне. Хотя я эстет еще тот!.. Но кони есть кони.

Пока пили кофе, а маркиза постепенно оживала, видно по намекам на слабый пока румянец, я продумывал насчет скайбагера.

Что Антуана здесь не держат, уже понятно, в таком мертвом мире не живут даже бактерии. Насчет ощущений я дуб дубом, это женщины чуткие, как все животные, ибо к природе ближе, а мне только дубиной по голове, чтобы заметил, но от стен и этих исполинских агрегатов веет такой мощной мертвечиной, что понятно, жизни здесь нет давно. Столетия, даже тысячелетия пусто. Привидения и то вымерли.

После третьего крекера щечки маркизы нежно порозовели, красиво изогнутые губы стали ярче, даже глаза стали яркими и блестящими.

– Ваше величество! – проговорила она уже чуточку окрепшим голоском. – Это волшебный напиток!

– Уверены, – спросил я, – что не эти волшебные пирожные?

Она запнулась, опустила взгляд на оставшиеся три трубочки заварного.

– Не знаю… а можно еще одно?

– Можно, – великодушно сказал я. – Вашей фигуре ничто не повредит. Во всяком случае, еще долго.

Ее глаза засияли, тут же ухватила пирожное, словно птичка клюнула, я смотрел с удовольствием, как мало женщине надо, чтобы ожить в этом страшном для нее месте.

С энтузиазмом долопала остальные пирожные и даже печенье, раз уж ее фигуре ничто не повредит, императору виднее. Главное, ответственность свалить на мужчину, а если взял ее на себя добровольно, то это и есть женское счастье.

Я поднялся, Жанна-Антуанетта тут же встрепенулась, я сказал с сочувствием:

– Сидите, маркиза, сидите. Я загляну вон в те комнаты! Они на виду. Вы увидите, как войду и как выйду. Посмотрю, что там, а затем отправимся вместе в другую часть корабля.

Она спросила в недоумении:

– Корабля?

– Он же плавает, – пояснил я, – в воздухе. А не тонет… ну, это же просто! Воздух здесь наверху еще тяжелее этой металлической громадины. Не знали?