Кристель Дабо - Тайны Полюса [litres с оптимизированной обложкой]

– Когда я впервые вас увидел, вы показались мне какой-то… жалкой. Я подумал, что у вас нет ни здравого смысла, ни характера и вы не продержитесь до замужества. Это навсегда останется моей самой большой ошибкой.

Сердце Офелии разрывалось от горя и ярости. Он не имел права! Не имел права вот так ворваться в ее жизнь, все в ней перевернув, а потом исчезнуть как ни в чем не бывало.

Торн обнял ее, и в душе у нее что-то надломилось.

– Не падайте с лестниц, избегайте острых предметов, а главное, держитесь подальше от сомнительных личностей, хорошо?

По щеке Офелии скатилась слеза. От слов Торна в ней разверзлась пустота. Она была твердо уверена, что с той минуты, как расстанется с Торном, ей уже никогда не суждено испытать жара любви.

Торн коротко вздохнул у ее плеча.

– Да, и еще: я люблю вас.

Офелия задохнулась от рыданий. Говорить она не могла, да и дышать тоже было больно.

Руки Торна утонули в ее густых кудрях, его дыхание стало прерывистым. Он привлек ее к себе так близко, насколько было возможно, но тут же резко отстранился и хрипло произнес:

– Это… оказалось труднее, чем я думал.

Он откинул назад свои тусклые волосы и решительно отвел глаза от Офелии. Его веки покраснели, и это больше всего потрясло девушку.

– А теперь уходите, – пробормотал Торн. – Я не выношу слез при прощании.

Он отвел руку Офелии, вцепившуюся в его рубашку. Если бы не больной локоть, она держалась бы за него обеими руками.

– Уходите же, – глухо повторил Торн, видя, что она не двигается с места. – Чем дольше вы не уходите, тем труднее мне будет…

Слова замерли у него на губах. Он широко открыл глаза, и шрам на его брови пополз вверх. Офелия стремительно обернулась. И тоже увидела…

Из глубины золотой бронированной двери выступила чья-то нога.

Нет, Офелия не грезила. На ее глазах кто-то выбирался из сорокасантиметровой толщи золота. Поверхность двери светилась, как расплавленная лава, и, однако, на человеке не было никаких следов ожога. Проникнув в камеру, он стряхнул с одежды золотые песчинки. У него была черная кожа, и он носил костюм из шотландки – типичный наряд клана алхимиков с Пломбора. Металл двери уже затвердел, но в одном месте, там, где минуту назад сияла гладкая поверхность, образовались некрасивые бугры.

Человек спокойно взглянул через решетку на Офелию и Торна, как будто в том, чтобы проникнуть сквозь бронированную дверь, как сквозь масло, не было ничего особенного. Его кожа начала светлеть, глаза сузились, а одежда приобрела восточный характер. За одно мгновение незнакомец совершенно преобразился. Он пролез между прутьями решетки со сверхъестественной гибкостью, словно его тело было резиновым.

– Вот мы и встретились снова, маленькая анимистка, – мелодично протянул он.

Офелия открыла рот, но смогла беззвучно произнести лишь одно слово:

– Тысячеликий!

Чтобы фокусник из «Каравана Карнавала» очутился в таком месте, как тюрьма… Это было выше ее понимания. Но ее растерянность не шла ни в какое сравнение с изумлением Торна. Он оперся о стол, пытаясь встать на здоровую ногу, и от такого усилия рубашка на нем взмокла от пота. Стиснув зубы, он смотрел на Тысячеликого сверкающими глазами.

С царственным спокойствием Тысячеликий взял стул. Пока он усаживался, его эластичное тело раздалось в ширину. На лице, как грибы из-под земли, начали пробиваться большие, загнутые кверху усы; восточные одежды превратились в военную форму с бранденбурами [18] Бранденбуры – петлицы, обшитые шнуром. , а взгляд съехал к переносице. Офелия с изумлением признала в нем косоглазого жандарма, который подхватил ее на лестнице в мануфактуре.

Он закинул ногу на ногу, обхватил руками колено и совсем перестал походить на военного.

– Я с большим интересом следил за боследними побытиями… за последними событиями, – сказал он совершенно другим голосом, на этот раз с северным акцентом. – Особенно за вами обоими.

С некоторых пор вы меня очень интересуете.

У Офелии замерло сердце. Торн едва слышно шепнул то, о чем она и сама уже догадалась:

– Вы – Бог.

Тысячеликий улыбнулся, и кончики его усов вздернулись кверху. Это была самая нечеловеческая улыбка из всех, когда-либо виденных Офелией, и девушка содрогнулась, поняв, что она адресована ей.

– Итак, ты прочитала Книгу моего сына. По крайней мере, попыталась. Потому что созданное мной недоступно пониманию первой попавшейся чтицы .

Тысячеликий обвел камеру косым взглядом и устремил его на Торна. Тот из последних сил пытался устоять на ногах; он так судорожно вцепился в край стола, что казалось, суставы пальцев вот-вот треснут.

– Зато ты – далеко не последний из чтецов . Использовать свою память – смелая идея.

Тысячеликий громко икнул, поднес руку ко рту и с самым непринужденным видом достал из него кусочек ржавого металла.

Офелию захлестнула волна страха и ярости. Последний раз она видела этот обломок острия в корешке Книги Фарука. Если пришедший завладел им, то неважно, зовется он Богом или Тысячеликим, он – враг, сделавший окончательно невозможным любое чтение .

– У меня больше знаний, чем во всех библиотеках вместе взятых, – объявил Тысячеликий и задумчиво повертел в пальцах ржавое острие. – Сущая безделица, но должен признать, что она ускользнула от моего внимания.

И он снова проглотил его, громко причмокнув.

– Грум, – пробормотала Офелия. – Это ведь были вы, в лифте? И пошли к Фаруку после меня.

Тысячеликий прикрыл глаза; на его лицо падала тень от треуголки.

– Обычно я стараюсь не вмешиваться в дела своих детей, но Один создавал мне проблемы с самого момента издания… создания. Он никогда не отличался усердием, в отличие от его братьев и сестер. Думаю, сегодняшний урок пошел ему на пользу: отныне он будет делать все, что я ему предпишу.

Он поднял косой взгляд на Торна, который цеплялся за стол, подтягивая к себе мертвый груз перебитой, искореженной ноги. Казалось, сейчас для него не было ничего важнее, чем сохранять вертикальное положение.

– Пока мы с вами беседуем, Один направляется сюда. Он готов привести в исполнение твой приговор, мальчик мой. Ты чудил уловека… убил человека. И не абы кого.

Пока Тысячеликий произносил это, его тело раздулось, усы заострились и стали похожи на восклицательные знаки; треуголку сменил цилиндр, а мундир жандарма уступил место элегантнейшему сюртуку. Офелия почувствовала, как к горлу подступает тошнота, – барон Мельхиор, сидящий перед ними, представлял собой эффектное и жуткое зрелище.

– Здесь возникает два интересных вопроса, – продолжал Тысячеликий, на сей раз воркующим голосом барона Мельхиора. – Первый: заслуживал ли этот человек жизни? И второй: а заслуживаешь ли ты смерти? На самом деле я думаю, что ты будешь гораздо лучшим Попечителем, чем он.