Фрэнсис Хардинг - Остров Чаек

Хатин вдруг вспомнила, что в эту пещеру ход заказан, что нельзя входить в зал гнева Повелителя. Она помедлила, пытаясь припомнить продолжение рассказа, уже хорошо различая нарастающие звуки погони в тоннелях за спиной. Арилоу вдруг поскользнулась и чуть не утратила равновесие. Хатин вздрогнула, когда эхо подхватило перезвон ракушек в ее браслете.

Сорвав со своей и сестриной рук браслеты, она уставилась на них с внезапной болью. Это были их сокровища, каждая ракушка кропотливо и тщательно подбиралась для украшения… но спасение зависело от тишины.

Прикрыв лицо ладонью, Хатин метнулась в пещеру. Бросила там браслеты в ближайшую кучу помета, ногой притоптала так, чтобы спрятать, и вынырнула назад, пока зловонные пары́ не отравили легкие. Чтобы избегать таких опасностей в пещерах, предупреждений и легенд не нужно.

Брендрил шел дальше по узким ходам, связующим небольшие камеры, а в спину ему светили факелы горожан. Через некоторое время он начал различать летучих мышей – сперва по одной, потом по две. Немного погодя их оказалось больше сотни.

Когда он достиг границ большого владения мышей, внимание его привлекла одна из куч помета. В ней зияла небольшая вмятина, как будто свежий след от ноги.

Брендрил хотел было переступить порог, но по чистой случайности заметил на противоположной стене рисунок из выпуклостей и различил в них клюв, как у попугая, а под ним – скривленный в злой гримасе человеческий рот. Древняя краска выцвела, однако Брендрил сразу понял: эта пещера – храм хитроплетов, охраняемый демоном, напоминающим Когтистую Птицу. У Брендрила перехватило дух.

Еще шаг – и он ступил бы на священную землю. Тогда он моментально утратил бы власть над пленными духами в одежде. Пеплоходы жрецами не были и храмов избегали.

Брендрил развернулся и боком двинулся в обратную сторону, навстречу растерянным и разгневанным горожанам. На сей раз он позволил себе заговорить с ними – объяснил, что да как, и потребовал уступить дорогу. Слова пеплохода передали от одного к другому в самый конец колонны.

– Говорит, что ему нельзя в пещеру, – тихо, устало и с отвращением произнес один из тех, кто шел впереди, – не то его портки перестанут работать.

Люди потеснились и, бормоча, следили за тем, как он тщательно осматривает стены. Но когда они поняли, что пеплоход собрался взбираться вверх по каменистому тоннелю, узкому, как мышиная нора, по которому вылезти можно червем, на брюхе, бормотание превратилось в возмущенные крики. Почти все, чьим порткам не нужно было трепетать перед демонами-птицами, решили, что скорее пересекут пещеру, в которую беглецы уж наверняка сунулись, нежели полезут, точно пробки бутылочные, в нору, в которую беглецы наверняка не казали носа.

Пока Брендрил полз по-змеиному через «мышиную нору», стараясь не порвать тунику и ощущая, как откуда-то из скрытого отверстия впереди долетает ветерок и лижет ему лицо, он услышал, как поисковый отряд, скользя и падая, вошел в бальную залу. Люди окликали друг друга в поисках следующей пещеры, а по мере того, как они углублялись в недра дворца летучих мышей, голоса их становились тише.

Брендрил не замедлился, даже когда голоса сделались хриплыми, свистящими и отчаянными. Он не обращал внимания на крики попутчиков, вторящих, что покатые стенки и лужа не выпускают их, что им нечем дышать и силы их на исходе…

Он чуть не дал себя провести. Чуть не позволил себе увериться, будто госпожа Скиталица – просто ребенок. Если она сумела повести за собой целую деревню – а то и племя – в тайный и смертельно опасный поход, то несмотря на свой возраст она далеко не ребенок. Теперь-то он точно знал: госпожа Скиталица лишь сделала несколько шагов за порог бального зала, чтобы сбить погоню со следу, а остальное предоставила странной магии храма, способной убивать преследователей. Потом она сбежала тем же путем, каким вылетают из пещеры летучие мыши – сквозь узкую нору.

Осторожно, но все так же неумолимо Брендрил продолжал подниматься.

…И вот когда отгремела битва между братьями-вулканами, Копьеглав бежал с ревом, бока его были опалены, а из жерла вырван большой кусок; на бегу он опалял землю…

Охнув, Хатин сделала последний рывок и вытолкнула Арилоу из покатого тоннеля в серый дневной свет, а после и сама выбралась. Арилоу была даже хуже мертвого груза, постоянно размахивала руками, словно трава на ветру, и тихо, жалобно бормотала.

Изможденная Хатин рухнула наземь и осознала, что конечности у нее неудержимо дрожат. Сестры оказались на склоне холма, покрытом колючими розовыми кустами и колышущейся травой, над которой порхали мерцунки: птицы ныряли в заросли, задирая хвостики. Выйти получилось куда ближе к Повелителю Облаков, чем надеялась Хатин, и почти над самыми их головами нависали его облака-веера.

…И тогда Повелитель Облаков вернулся к супруге, которую по-прежнему любил, и на миг показалось ему, что она пролила слезинку от горя по тому, что случилось. Однако, приблизившись, он рассмотрел, что это – лишь сверкающий белый камень, ибо имя Скорбеллы дано не за то, что она сама чувствует, а за то, что причиняет другим.

За чередой гребней Хатин разглядела огромный окутанный дымкой конус. Скорбелла. Проведя между собой и белым вулканом воображаемую черту, она увидела бледный камень на гребне одного из подъемов. «Слеза» Скорбеллы.

– А сейчас нам надо наверх, – прошептала Хатин. На Арилоу ее слова никак не подействовали, но Хатин обращалась не столько к сестре, сколько к себе самой. – Вставай, надо идти. Когда найдем остальных, они тебя понесут, обещаю.

Белый камень впереди служил последней вехой, о которой говорилось в легенде, концом пути. Под ним можно было отыскать пристанище и дождаться отставших или хотя бы нацарапать на камне послание, сообщить, куда все ушли. Это была самая тяжелая часть дороги, и каждая складка земли вводила Хатин в заблуждение, обманчиво позволяя думать, будто они приближаются к цели, в то время как каждый подъем только отнимал силы. Однако Хатин знала: стоит им сделать привал, и тогда усталость непременно нагонит их.

Наконец на гребне прямо над ними показался белый камень. Мышцы болели в предвкушении отдыха; Хатин, обхватив Арилоу обеими руками, шатаясь, начала подъем, а после обе они рухнули у самого камня-вехи. Когда Хатин наконец нашла в себе силы встать на ноги, она обошла огромный валун, опираясь на него одной рукой. Нашла козырек, под которым поместились бы трое, но ее там не ждали – разве что живые мухи да дохлая ящерица. Хатин снова обогнула камень, потом еще раз – слезы душили ее – и залезла на верхушку, проверить, не оставил ли послания кто-нибудь повыше ростом.