Владимир Лещенко - Тьма внешняя

Владислав снова усмехнулся, вторя своим запоздалым надоедливым мыслям. Да, пожалуй из него вышел бы неплохой аббат…

– Ну, что, друг Матвей, готовься, – ободряюще молвил силезец.

«А ведь аббат действительно бы вышел из меня неплохой…»

Владислав понимал, что Матвей просто не может поверить в неизбежность гибели, как не верил и он сам в молодые годы, не верил даже тогда, когда в последнем бою из пробитой стрелой руки выпал меч, и над его головой взвился тяжелый боевой молот в руках рослого чеха.

Он подумал было: что если предложить Матвею перед самым въездом в лагерь покинуть его. Ведь в конце концов Владислав идет искупать СВОЙ грех. Он скосил глаза на русина. Лицо того было суровым и сосредоточенным. Нет, пусть все идет как идет, может быть Господь поможет им спастись… Лучше вообще не думать о том, что их ждет, такие мысли только ослабляют дух.

По мере приближения к лагерю Владычицы, мысли их уходили все дальше от того, что им предстоит через короткое время.

И вот они миновали два врытых в землю бревна, с украшенной зелеными ветками перекладиной между ними. Миновав эти импровизированные ворота, где не было никакой стражи, они оказались там, куда так стремились все эти месяцы, и где им предстояло закончить свои земные дни.

Так обыденно и незаметно они достигли цели. Въезжая в лагерь Девы, каждый из них думал о своем, и мысли их тоже были на удивление обыденными.

Матвей прикидывал, что сторожевая служба в войске Дьяволицы поставлена все-таки скверно, и что у венгерского короля, да и любого из русских бояр человек, пропустивший в лагерь повозку без досмотра, самое меньшее отведал бы плетей.

Владислав же прикидывал, сколько во время оно он смог бы выручить за штаны красного сукна с золотыми бляшками, что были на растянувшемся на земле у ворот полуголом толстяке.

Картина, представшая перед ними, в общем не представляла собой ничего особенного.

Шатры из когда-то дорогих тканей, крытые повозки, напомнившие Владиславу степные кибитки, виденные им в киммерийской земле, неуклюжие дома на больших колесах, наспех вырытые землянки – именно так выглядел стан Девы.

Владислав вздохнул, перекрестился. – Цель их пути была достигнута.

Безумный план, задуманный внуком и сыном его злейших врагов, план, в успех которого сам он до конца не верил в глубине души, увенчался успехом.

Они попали прямиком в обиталище той, что стала с его помощью орудием Князя Тьмы и Врага Рода Людского.

И что же теперь? Что делать им? Призывать людей к покаянию, кричать о дьявольском наваждении, указывая на тело настоящей Катарины Безродной? Или…

Владислава даже бросило в жар от внезапно вспыхнувшей, как молния, мысли, сулящей надежду… что они привезли тело настоящей Светлой Девы, погубленной врагами, а их ведет посланница злых сил…

Владислав лихорадочно обдумывал все это, моля Бога, чтобы Матвей не выкинул чего-нибудь раньше времени.

…Матвей затравленно озирался, оглядывая уже начавшую собираться вокруг них гудящую толпу… Вот цель их достигнута, они здесь, в самом сердце дьявольского кошмара, в логовище Антихриста. И что же теперь?

Что он скажет эти людям? И есть ли еще в мире слова, способные убедить этих людей… верящих в нее, как в Бога, если уже не видящих Его в ней?

Он оглянулся еще раз на ларь, с которого они заранее сняли крышку, накрыв его грубой тканью. На обтянутой кожей поверхности сундука виднелись знаки, скопированные им с пергамента, которых дал ему когда – то давно (меньше года назад) Карел. Он уже совсем было приготовился произнести последнее слово, но губы его онемели, а язык словно каким-то недобрым чудом оказался парализован.

Толпа росла с каждой секундой, и гул ее становился все громче.

Владислав уже выстраивал в уме первые фразы своей речи, стараясь подобрать всем понятные слова… Матвей с нарастающим отчаянием оглядывал хмурые лица стоявших вокруг.

Внезапно во всем происходящем что-то изменилось. Та сила, то неведомое, к чему уже успел привыкнуть Матвей, разрослись до невероятных размеров и угасли.

Словно какая-то волна пробежала по толпе, и та, словно сама собой, раздвинулась, образовав широкий коридор с живыми стенами.

Владислав ощутил уносящее его куда-то головокружение, и вдруг почувствовал, что душа его отделяется от тела. Он словно увидел все окружающее откуда-то сверху – гигантскую толпу, обступившую телегу, запряженную каурой лошадкой, двух неряшливо одетых людей рядом с ней и идущую к ним медленно переступавшую босыми ногами по затоптанной траве молодую женщину в белом.

Рука Владислава потянулась к висевшему под плащом арбалету, и он увидел, как один из тех двоих старается что-то нащупать под одеждой. Ладонь его обхватила ложе, и пальцы неуверенно коснулись спусковой планки.

Но разве можно убить ту, которая мертва уже не первый год??!

«Надо было бы освятить стрелы» – где-то на краю сознания промелькнула запоздалая мысль.

…С сундука, шелестя, упала дерюга.

Я чувствую властный, непреодолимый приказ, повелевающий мне выйти прочь из шатра. Я не хочу идти, но неведомая сила поднимает меня, и ведет… Я слышу, как пытается докричаться до меня голос… но не понимаю, чего он хочет, да это и неважно уже. Вот я встаю с ложа, столкнув с него задремавшего в истоме парня… Вот натягиваю платье… Вот начинаю отодвигать рукой занавесь…

А потом…

Матвей увидел ЕЁ .

Перед ними на ярко-зеленой траве, под лучами утреннего солнца, стояла самая прекрасная в мире женщина в длинном белом платье, чьи изящные узкие босые ступни, казалось, едва касались земли. Длинные волосы цвета темного червонного золота были распущены и свободно ниспадали на открытые плечи.

Ослепительная, невозможная красота… К ним было обращено невыразимо прекрасное лицо, прекрасней любого образа, который может явиться человеку каким угодно в самом чудесном сне.

Ее нельзя было не любить, и ей нельзя было не повиноваться, ибо она была олицетворением и сутью всего, что есть в низкой земной жизни прекрасного и святого. Она знала ответы на все возможные вопросы, она ведала все истины. Служение ей само было блаженством, не требующим награды.

Но что это с ним, что мучает его так? Ах, да, надо что-то сделать. Снять тряпье вон с того большого ящика. Вроде бы тот человек в сером плаще, со шрамом, говорил что это как-то с ней связано. С нею…

Давящая, тяжелая тишина зависла над огромной толпой. Её мертвое тело лежало на ложе из мха и рогожи.

ОНА живая, из плоти и крови, стояла в нескольких шагах от повозки.

Её мутные, остекленевшие глаза неотрывно смотрели в небо.