Владимир Лещенко - Торнан-варвар и жезл Тиамат

Но все же проклятые слуги Шэтта потеряли их, по крайней мере на время.

В первом попавшемся селении они купили, отчаянно торгуясь, трех лошадей, запаслись провизией, отдав за нее почтив всю наличность, включая пригоршню чуть заржавленных тяжелых статимов, вынутых из кошеля все того же подстреленного амазонкой мародера.

Была мысль повернуть обратно на запад, но с нагорья, где стояла деревня, они у видели целеустремленно приближающиеся точки всадников – и по помертвевшему лицу мага понял все. Проклятые слуги Тьмы не намерены были упускать добычу.

Им оставалось лишь углубиться в горы. В Рихей, где их бы не нашли никакие колдуны, ибо Рихей был издавна странным местом. Но зато там их могла найти обычная смерть.

Рихей…

Горы, чьи вершины возносятся без малого на двадцать тысяч локтей в небо. На перевалах которых задыхаются и падают самые сильные и крепкие. Где на каждом шагу подстерегают лавины и камнепады.

Горы, которые очень трудно перейти.

Горы, про которые ничего толком неизвестно, зато есть так много зловещих легенд – одна страшней другой.

Неизвестно даже, кто тут живет и живет ли вообще? Только слухи – о племенах, приносящих чужаков в жертву своим страшным неведомым богам, пришедшим из тьмы времен. Какие-то народы тут жили, с кем-то из них как-то торгоали купцы – но в общем Рихей всегда был для Логрии землей незнаемой.

Нет, на севере где Рихей переходил в скалистые обрывистые острова Данелага, обитали племена даннов, изменивших морю и приспособившиеся пасти овец и ковырять руду. На крайнем юге, на восточных склонах, обитали дикие и непримиримые айханы. Пустынные предгорья у пересечения Рихея с Большим Приморским хребтом осели бывшие кочевники.

И на севере и на юге идет какая-то торговля, и даже есть купцы отваживающиеся ходить через хребты, хотя временами товар приходиться вьючить на спины особо выращенных огромных горных баранов, иные из которых якобы даже могут нести на спине человека.

Но судьба в лице почитателей Шэтта загнала их в срединный Рихей. Туда где он наиболее широк, неприступен и нелюдим… Чем больше удалялись они от селения, тем пустыннее становилось, деревни встречались все реже и вот пропали.

…С рассветом снова повалил снег, а ветер задул чуть ли не со всех сторон сразу, и от него не было никакого спасения. Каменистые склоны, полузамерзшие речушки и высокие леса из угрюмых елей и пихт. Торнан называл этот край тайгой и говорил, что на его землях она тоже не редкость. Вечером второго дня они устроили привал недалеко от крошечной заброшенной деревушки – четыре домика, так, мелкий хутор, да и от того остались голые каменные остовы без крыш и дверей…

Торнан разбудил Мариссу, когда было еще темно, но проблески на юго-восточном небосклоне предвещали рассвет.

Торнан, позаботившись о лошадях, подал холодный завтрак – высохшие лепешки и все то же мясо лишь слегка подогретые над костром.

Пока Чикко и Марисса насыщались, Торнан поднялся на пригорок и обозрел округу.

Длинные, тянущиеся с юго-запада на северо-восток хребты скал и зеленеющие между ними долины словно приковывали к себе его взгляд.

…В полдень они вышли из тайги и двинулись по долинам и взгорьям, к северу от реки. И увидели город. Вернее, его остатки. Не крепость, не замок, ни башню, что складывают нищие пастухи для обороны от таких же нищих пастухов. Город. Большой, не обнесенный стенами… и совершенно пустой и мертвый. Разрушенные дома и арки сложенные из голубоватого гамня, множество плит с выбитыми на них письменами. Руины храмов. Какие-то гранитные столбы, стоящие кругами – разбитые и поваленные. – Вот так-так! – только и оценил ант это зрелище.

Больше слов у него не было. Город в самом сердце гор, да еще такой большой… А ведь и в самом деле – большой. Не такой как Корг и Сиракс, или даже Алавар Тысячебашенный. Но все равно – если бы он стоял в любом конец Логрии, то слава о нем простиралась бы на множество дней пути.

– Кто тут, интересно, жил раньше? – подала голос Марисса.

– Кто ж знает?

– Может, цферги?

– Цферги вроде под землей жили… если жили, – уточнил Торнан.

– Да, а городок-то был приличный, – с сожалением произнес маг, оглядывая руины. Может, пошерстим – глядишь чего найдем?

– Если я хоть что-то понимаю в развалинах, – сказалла Марисса, – то тут лет за тысячу до нас уже все вышерстили. И вообще времени нет. А кроме того, в таких вот развалинах нечисть с нежитью и заводится.

– Если тут нечисть и была, то вся померзла невесть когда… Да и потом – нечисть, как старики говорят, все больше к людям льнет. Как нелюдям без людей, так и людям без нелюдей тяжеловато, – усмехнулся фомор.

– А цверги твои – не нечисть?

– Цверги все вымерли, говорю. А если и остались – то не нечисть. Они людям сродни были… У них тут царство было, в пещерах. Города подземные, шахты, переходы…

– А я слышала, цверги были ящерами, только с мыслью и речью. Глаза у них были большие, в темноте видели, и чешуей покрыты…

На этом разговор окончился, и они двинулись дальше, оставив пустой мертвый город позади.

А через несколько сотен шагов наткнулись на караван…

Может быть это был караван беженцев, искавших тут спасения, может быть – просто путники, которых неотложная надобность заставила двинуться через горы.

Но что бы они не искали в пути, а нашли смерть. Вернее – смерть их сама нашла по своему обыкновению.

Спускавшийся в междугорье ледниковый язык рассыпался внизу глыбами, и обнажив скрытое подо льдом, дал возможность троим друзьям увидеть след много лет – или даже столетий назад происшедшей здесь маленькой трагедии.

Несколько лошадей, изломанных, раздавленных, словно мыши, с которыми вдоволь поиграла кошка величиной с кита.

Чеверо мужчин в пластинчатых доспехах поверх тулупов – все крепкие и высокие при жизни, но сейчас странно плоские.

Могучий старик в богатой шубе белого норглингского песца, и высокой бобровой шапке, вмятой в череп; его лицо и борода были залиты кровью и мозгом, вытекшим из пустых глазниц.

И девушка.

Лет пятнадцати, пепельноволосая, в распахнутой горностаевой душегрейке, под которой было затканное золотом длинное платье. Она лежала раскинув руки, и глядела в небо ярко-голубыми глазами. Удар стихии пощадил ее. Лице ее не отражало ни боли ни предсмертного ужаса – лишь удивленная обида: «Почему это со мной случилось?? Я ведь так хотела жить…»

Чикко присел рядом с ней, поднял лежащее на груди массивное золотое ожерелье с разноцветными искрящимися камнями, взвесил, покачав на ладони… и печально улыбнувшись, бросил обратно.

– Покойся с миром, сестра, – пробормотала Марисса, взмахом руки изобразив над телом знак Великой Матери.