Глен Кук - Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза

До него начало доходить, в чем дело, когда, въехав на вершину холма, мы увидели группу карликов размером с обезьянку, азартно целующих идола в виде лошадиной задницы. Каждый являл собой миниатюрную копию Одноглазого.

Маленький колдун метнул в Гоблина убийственный взгляд. Тот недоуменно пожал плечами: мол, он тут ни при чем.

– Очко в пользу Гоблина, – рассудил я.

– Берегись, Костоправ, – прорычал Одноглазый. – Иначе будешь целовать меня сюда. – И похлопал себя по заднице.

– После дождичка в четверг.

Да, он более опытный волшебник, чем Гоблин или Молчун, но все же не такой мастак, каким себя выставляет. Если бы он мог выполнить хотя бы половину своих угроз, то стал бы опасен для Взятых. Молчун последовательнее его, а Гоблин более изобретателен.

Теперь Одноглазый несколько ночей не сомкнет глаз, придумывая, как поквитаться с Гоблином. Своеобразная парочка, что ни говори. Для меня загадка, почему они до сих пор не убили друг друга.

Отыскать Хромого оказалось труднее, чем этого пожелать. Мы шли по его следу до леса, где обнаружили заброшенные земляные укрепления и множество убитых мятежников. Из леса спустились в широкую долину, прорезанную искрящимся на солнце ручьем.

– Что за чертовщина? – спросил я Гоблина. – Странно…

Весь луг был усеян широкими черными бугорками. Повсюду лежали тела.

– Одна из причин, по которым боятся Взятых. Смертоносные заклинания. От их жара вспучилась земля.

Я остановился и осмотрел бугорок. Круг словно провели циркулем – его граница была четкой, как нарисованная пером. На почерневшей земле валялись обугленные скелеты. Мечи и наконечники копий казались сделанными из воска и слишком долго пролежавшими на солнце. Я заметил, что Одноглазый не в силах оторваться от жуткого зрелища.

– Когда ты сумеешь это повторить, я стану тебя бояться.

– Если я такое сумею, то стану бояться сам себя.

Другой круг оказался точной копией первого. Ворон остановил лошадь рядом со мной.

– Работа Хромого. Я такое уже видел.

Я почуял перемену ветра. Сдается, Ворон сейчас в подходящем настроении.

– Когда это было?

Ворон проигнорировал мой вопрос. Нет, он не вылезет из своей раковины. При встречах даже здоровается не всякий раз, так стоит ли надеяться, что расскажет, кто он такой и кем был?

Хладнокровный человек. Ужасы долины его совсем не тронули.

– Хромой проиграл это сражение, – решил Капитан. – Теперь он бежит.

– Будем и дальше следовать за ним? – спросил Лейтенант.

– Эта страна нам незнакома. Слишком опасно действовать на свой страх и риск.

Мы ехали по следу насилия, в полосе уничтожения. Вокруг вытоптанные поля, сожженные деревни, зарезанные люди, забитый скот, отравленные колодцы. Хромой оставлял за собой только смерть и опустошение.

Нам приказано помочь с обороной Форсберга. Присоединяться к Хромому мы не обязаны. Я вообще не хочу иметь с ним дела. Не хочу даже находиться с ним в одной провинции.

По мере того как следы разрушений становились все более свежими, Ворон выказывал возбуждение и тревогу, погружался в себя, накапливая решимость, и все чаще прибегал к жесткому самоконтролю, за которым нередко скрывал свои чувства.

Размышляя о характерах товарищей, я всегда жалею, что не способен посмотреть им в душу и сорвать покров с того темного и светлого, что ими движет. Но, быстро заглянув в джунгли собственной души, я благодарю небеса, не одарившие меня сим малым талантом. Тот, кто едва выдерживает сражение с самим собой, не имеет права копаться в чужом прошлом.

Пузо, высланный в дозор, торопился обратно, но мы и без него знали, что подобрались близко. Весь горизонт порос высокими косыми столбами дыма. Эта часть Форсберга оказалась равнинной и восхитительно зеленой, и столбы маслянистого чада выглядели на фоне синего неба святотатственно.

Ветра почти не было. День обещал стать очень жарким.

Пузо остановил коня возле Лейтенанта. Мы с Эльмо прекратили обмениваться бородатыми байками и прислушались. Пузо указал на дым:

– Капитан, в деревне остались люди Хромого.

– Ты с ними разговаривал?

– Нет. Башка решил, что вы этого не одобрили бы. Он ждет на околице.

– Сколько их там?

– Двадцать; может, двадцать пять. Пьяные и злые. Офицер и вовсе сволочь, хуже солдат.

Лейтенант обернулся:

– Эй, Эльмо! Сегодня тебе повезло. Возьми десять человек и поезжай с Пузом. Осмотрись в деревне.

– Проклятье! – процедил Эльмо. Он хороший солдат, но жаркая весна сделала его ленивым. – Ладно. Масло, Молчун, Недомерок, Блондин, Козел, Ворон…

Я многозначительно кашлянул.

– Ты свихнулся, Костоправ? Ну хорошо. – Он быстро посчитал на пальцах, назвал еще три имени.

Мы построились рядом с колонной. Эльмо провел быструю проверку, тыча пальцем, – убедился, что каждый не забыл прихватить голову.

– Тронулись.

Мы пришпорили лошадей. Пузо привел нас в рощу, откуда открывался вид на разоренную деревню. Там ждали Башка и Весельчак.

– Какие новости? – спросил Эльмо.

Весельчак, у которого сарказм в крови, ответил:

– Что не тухнет, то горит.

Мы посмотрели на деревню. От увиденного меня едва не вывернуло наизнанку. Заколотый скот, мертвые собаки и кошки, изувеченные трупики детей.

– Нет, только не дети, – пробормотал я, даже не сознавая, что думаю вслух. – Ну почему опять дети?

Эльмо посмотрел на меня как-то странно – не потому, что зрелище тронуло и его, а из-за нехарактерного для меня сочувствия. На своем веку я навидался мертвецов. Но сейчас не стал пояснять, что для меня существует большая разница между убийством взрослого и ребенка.

– Эльмо, мне нужно туда.

– Не дури, Костоправ. Что ты сможешь сделать?

– Спасти хотя бы одного мальца…

– Я с ним, – заявил Ворон.

В его руке появился нож. Должно быть, у фокусника обучился этому трюку. Ворон показывает его, когда нервничает или сердится.

– Надеешься запугать двадцать пять человек?

Ворон пожал плечами:

– Эльмо, Костоправ верно сказал. Это необходимо сделать. Есть вещи, которые спускать нельзя.

– Тогда поедем все, – сдался Эльмо. – И молитесь, чтобы они не были пьяны до такой степени, когда своих не отличают от врагов.

Ворон пришпорил лошадь.

Деревня оказалась порядочного размера – до прихода Хромого в ней было две сотни домов. Половина уже сгорела или догорала. На улицах повсюду лежали трупы, к их незрячим глазам липли мухи.

– Тут нет мужчин призывного возраста, – заметил я.

Спешившись, я опустился на колени возле мальчика четырех-пяти лет. Череп был разбит, но ребенок еще дышал. Рядом со мной присел Ворон.

– Я бессилен, – признался я.

– Можешь прекратить его мучения. – В глазах Ворона блеснули слезы. Слезы и гнев. – Такому оправдания не бывает. – Он подошел к трупу, лежащему в тени.