Глен Кук - Хроники Черного Отряда: Черный Отряд. Замок Теней. Белая Роза

– Говорили уже об этом.

Грай подружился с Горшком отчасти и потому, что тот служил при штабе. Полковник Сласть играл с Граем в шахматы и вспоминал добрые старые времена, но планов не раскрывал.

– И?

– Земли недостаточно. И фуража.

– Свиньи и на желудях жиреют.

– Свинопасы нужны. Иначе лесовики растащат.

– Да, пожалуй.

Полковник принял Грая в личном кабинете.

– Когда же вы работаете, сударь? – пошутил Грай.

– Работа сама движется. Как двигалась прежде веками. У меня проблема, Грай.

Грай сморщился:

– Проблема?

– Обличья, Грай. Мир живет восприятиями. А ты не соответствуешь своему облику.

– Сударь?

– В прошлом месяце у нас был гость. Из Чар.

– Я не знал.

– И никто не знал. Кроме меня. Это можно назвать внезапно-постоянной проверкой. Такое бывает.

Сласть уселся за стол, отодвинул в сторону шахматную доску, на которой они так долго соревновались. Он извлек из укромного местечка за правой ножкой стола длинный лист бумаги. Грай заметил паучий почерк.

– Взятый? Сударь.

Грай почти всегда забывал добавить «сударь», и привычка эта полковника очень беспокоила.

– Да. От Госпожи, со всеми полномочиями. Он не пережимал, нет. Но рекомендации делал. И упоминал людей, чье поведение кажется ему неприемлемым. Твое имя стояло в списке первым. Какого беса ты шляешься по округе всю ночь?

– Думаю. Заснуть не могу. Война сделала что-то… Я многое видел. Мятежники. Мы не ложились спать из страха, что они атакуют. А если уснешь – во сне видишь кровь. Горящие дома и поля. Визг скотины и детей. Это было хуже всего. Плачущие дети. Я все еще слышу их плач.

Грай почти не преувеличивал. Каждый раз, ложась в постель, он слышал детский плач.

Он говорил правду, вплетая в нее ложь. Детский плач. Дети, чьи голоса преследовали его, были его собственными невинными младенцами, брошенными из боязни ответственности.

– Знаю, – ответил Сласть. – Знаю. Во Рже убивали детей, чтобы те не попали к нам в руки. Самые жестокие из солдат плакали, видя, как матери бросают со стены младенцев и кидаются вслед за ними. Я никогда не был женат, и детей у меня нет. Но я понимаю, что ты имеешь в виду. У тебя дети были?

– Сын, – ответил Грай тихо и сдавленно, едва не вздрагивая от боли, – и дочь. Двойняшки. Давно и далеко отсюда.

– И что стало с ними?

– Не знаю. Надеюсь, еще живы. Они примерно ровесники Горшку.

Сласть поднял бровь, но промолчал.

– А их мать?

Глаза Грая стали железом. Раскаленным клеймом.

– Умерла.

– Мне жаль.

Грай промолчал; выражение лица его наводило на мысль, что ему вовсе не жаль.

– Ты понимаешь, что я говорю, Грай? – спросил Сласть. – Тебя приметил Взятый. А это не здорово.

– Понял. А кто из них?

– Не знаю. Кто у нас из Взятых интересуется мятежниками?

– Какими мятежниками? – фыркнул Грай. – Мы их при Чарах стерли с лица земли.

– Может быть. Но есть еще эта Белая Роза.

– Я думал, ее вот-вот возьмут.

– Да, поговаривают, что ее еще до конца месяца закуют в кандалы. С тех пор как мы о ней впервые услышали, слух все так и ходит. Она быстро бегает. Может быть, достаточно быстро. – Улыбка Сласти померкла. – Ну, когда комета вернется, меня тут уже не будет. Бренди?

– Да.

– Шахматишки? Или на работу спешишь?

– Да пока нет. Одну партию.

На середине игры Сласть напомнил:

– Не забудь мои слова. Взятый сказал, что улетает. Но это его слова. Может, он тут за кустами прячется.

– Буду осторожен.

Еще бы! Граю только внимания Взятого не хватало! Он слишком далеко забрался, чтобы рисковать по пустякам.

Была моя вахта. В желудке стояла гложущая свинцовая тяжесть. Высоко в небе весь день кружили точки. Вот и сейчас там патрулировала парочка. Постоянное присутствие Взятых было недобрым знаком.

Чуть ниже планировали в послеполуденных небесах две пары скатов. На восходящих потоках они поднимались, потом, кружа, опускались, поддразнивая Взятых, пытаясь подманить их поближе к границе. Они недолюбливали пришельцев вообще, а этих – особенно, потому что те раздавили бы скатов, если бы не другой чужак, Душечка.

За ручьем прохаживались бродячие деревья. Блестели мертвые менгиры, пробужденные каким-то образом от обычной спячки. Что-то назревало на равнине – то, чего ни один чужак не поймет.

За пустыню зацепилась огромная тень. В вышине плыл, бросая вызов Взятым, одинокий летучий кит. Порой до земли долетал едва слышный низкий рев. Первый раз слышу, чтобы кит говорил. Для них это признак ярости.

Забормотал, зашептался в кораллах ветер. Праотец-Дерево пропел возражение киту.

– Скоро придут твои враги, – произнес менгир рядом со мной.

Я вздрогнул. Его слова напомнили о недавнем ночном кошмаре, не запечатлевшемся в деталях, но полном ужаса.

Я не позволил себе испугаться подлой каменюки. Сильно испугаться.

Кто они? Откуда пришли? Почему отличаются от обычных камней? И если уж на то пошло – почему равнина так дико отличается от всего мира? Почему она так жестока? Покамест нас терпят как союзников против более серьезного врага. Но посмотрим, сколько продержится эта дружба, когда Госпожа падет.

– Когда?

– Когда будут готовы.

– Великолепно, каменюка. Объяснил.

Мой сарказм не прошел незамеченным – просто его не откомментировали. Менгиры сами славятся сарказмом и ядовитым языком.

– Пять армий, – пояснил голос. – Долго ждать не будут.

Я ткнул пальцем в небо:

– А Взятые летают как хотят. Беспрепятственно.

– Они не провоцируют нас.

Сущая правда. Но слабое оправдание. Союзники должны действовать как союзники. Летучие киты и скаты обычно считают само появление чужака на равнине достаточной провокацией. Мне пришло в голову, что Взятые могли их подкупить.

– Неправда. – Менгир подвинулся.

Теперь его тень падала мне на ноги. Я наконец оглянулся. В нем было каких-то десять футов. Недоросль.

Он прочитал мои мысли. Черт!

Менгир продолжал сообщать мне то, что я и без него знал.

– Не всегда можно вести дела с позиции силы. Будь осторожен. Народы собрались, чтобы переоценить целесообразность вашего присутствия на равнине.

Ах вот как! Этот булыжник-трепач, оказывается, посланник. Местные напуганы. И некоторые думают, что избавятся от неприятностей, выставив нас за дверь.

– Понятно.

Слово «народы» не слишком точно описывает межвидовой парламент, что принимает тут решения, но лучшего не подобрать.

Если верить менгирам – а они лгут только путем умолчания или обобщений, – то равнину Страха населяют более сорока разумных видов. В число известных мне входят менгиры, ходячие деревья, летучие киты и скаты, горстка людей (как дикари, так и отшельники), два вида ящериц, птица вроде сарыча, большая белая летучая мышь и исключительно редкая тварь, наподобие перевернутого верблюдокентавра. Я имею в виду, что человеческая часть у него задняя. Бегает он вперед тем местом, которое у всех других существ называется задницей. Наверное, я встречал и иных, но не узнавал. Гоблин утверждает, что среди больших коралловых рифов живет маленькая мартышка, в точности уменьшенная копия Одноглазого, – но когда речь заходит об Одноглазом, Гоблину верить нельзя.