Питер Бретт - Королева демонов [litres с оптимизированной обложкой]

Повинуясь знаку, ее воительницы открыли мешки и вытряхнули на мраморный пол головы демонов – воздушного, огненного, скального, полевого, трясинного, каменного и берегового.

Едва на них пали солнечные лучи, они занялись пламенем.

Если эта демонстрация и растравила Асома, он виду не подал:

– Встань, шарум’тинг ка.

Аманвах шагнула вперед и водрузила на голову поднявшейся Сиквах шлем, упрятанный в белый тюрбан. Затем Сиквах вручили простую черную рясу, которую она неспешно надела.

– Довольно политики тинг. – Асом взмахнул копьем, отпуская их. – Пора заняться маджахами.

Стражи распахнули двери, впуская дамаджи Альэверана и его свиту. С ним была Чавис в сопровождении смиренной Белины, которая вновь повязала белый платок и черное покрывало най’дамаджи’тинг. Пришел с ними и Иравен, он угрюмо смотрел в пол. Одному Эвераму ведомо, какие клятвы с него взяли Альэверан и Чавис, чтобы хоть сколько-то восстановить его статус в племени, но это был добрый знак, если маджахи питали надежду вернуться в свой круг.

По предварительной договоренности посреди зала совета поставили стол, и Асом с Инэверой спустились, чтобы встретить делегацию маджахов. Асом, с копьем и в короне, вид имел царственный, но Альэверан остался безучастен и выказал желание поскорее перейти к делу.

Джамере представил договоры: два экземпляра пространного документа, дарующего маджахам право покинуть Дар Эверама и вернуться в Копье Пустыни.

Инэвера горела ненавистью к Асому за то, что тот вынудил их к подобному шагу, но сделанного не воротишь. Асом и Альэверан надкололи себе пальцы, выдавили капли крови и обмакнули в нее перья.

За ними последовали другие дамаджи, в том числе от племен, находившихся под протекторатом маджахов. Этим племенам предстояло остаться в Даре Эверама и служить Асому. Мелкие, вроде шарахов, были потерей незначительной, но дозорные-нанджи подчинялись маджахам веками. Альэверан с горечью наблюдал, как брат Асома от племени Нанджи выводит свое имя и утверждает сей союз.

– На этом наши дела закончены, – объявил Альэверан, свернув свой экземпляр в трубку и вложив его в меченый футляр. – Мы отбываем мирно, но ничего не прощаем. Просторы Ала широки и разнообразны. Да позаботится Эверам, чтобы мы впредь никогда не встретились.

Щелкнув пальцами, он быстро зашагал к выходу. Белина и Иравен, бросив последний взгляд на Инэверу, примкнули к его свите.

Последующие дни тянулись долго: просители шли и шли – одни претендовали на те или иные должности, чтобы заполнить оставшиеся после ухода маджахов дыры; другие искали покровительства или ходатайствовали о пересмотре земельных прав. Маджахи разорили свои территории, но их владения были обширны и славились плодородной почвой, которая так изнежила землепашцев.

Поначалу Асом завершал дела за час до призыва к вечерней молитве, но постепенно засиживался все дольше и дольше, пока не дошло до того, что солнце село, а двор еще не разошелся. Инэвера сперва решила, что имеет место простой недосмотр, но, когда активировались головные украшения и она начала видеть в свете Эверама, ей стало ясно: это не случайность.

Теперь засияли все дамаджи – и мечеными кольцами, и камнями в тюрбанах, и позолоченными жезлами, и мешочками с хора на поясах. Дама-чародеи расхаживали не таясь; их тяжелые посохи из демоновых костей были подлинными кладезями энергии.

Асом перехватил ее взгляд и хищно улыбнулся матери. Ночное господство дама’тинг сходило на нет. Как давно он решил, что больше в ней не нуждается?

Инэвера вздохнула, пытаясь обрести центр. Да, она нарушила гендерное равновесие и вооружила женщин копьями, но никогда не стремилась вытеснить мужчин.

Асом мог думать иначе. При его дворе многие считали, что нужно вернуться к старым обычаям, когда женщины помалкивали. Были покорны.

Прозябали в рабстве.

Она содрогнулась. Хорошо, что успела оправиться за миг до того, как ожила серьга.

Она провела ухоженным ногтем по хрящику, отсчитывая серьги с целью выяснить, кто выходит на связь. Дело должно быть достаточно важным, чтобы потревожить Дамаджах во время заседания.

Палец остановился на мочке, и сердце застыло. Эта серьга не вибрировала много месяцев.

С тех пор, как Ахман канул во тьму.

Пар’чин вывел Джардира из башни на пустошь.

– Ты уверен, что научился? – В ауре Пар’чина проступила тревога, и это трогало.

Джардир уже дважды пытался его убить, а брат-землепашец продолжал беспокоиться о его благополучии.

– Со мной все будет хорошо, Пар’чин, – ответил Джардир, подавляя сомнения собственные.

– Становится ветрено, будь готов… – начал Пар’чин.

Джардир фыркнул:

– Хватит, Пар’чин! Надо мной кудахтали мать и пятнадцать жен. Не суй мне еще и свою титьку.

– Если бы попытался, ситуация вышла бы неловкая. – Пар’чин протянул руку, но Джардир отверг ее и крепко обнял своего аджин’пала.

– Время работает против нас, – сказал тот. – Дела уладь, но не увлекайся.

– И ты, Пар’чин. Будь осторожен, пока остаешься без дживах. Честь Шанвах безгранична, но ее любовь к отцу – слабость, которой Алагай Ка при случае воспользуется.

– Это я понял, – кивнул Пар’чин. – Просто… возвращайся скорее, ладно?

– Да, – ответил Джардир, вынул из-за спины копье Каджи и взял его поперек, как дама – посох-кнут.

Электрумные острие и древко испещряли тысячи меток. Джардир, как и в случае с короной, разобрался в назначении многих, но другие остались загадкой, а некоторые он обнаружил только недавно.

Он положил большие пальцы на метки воздуха и, сконцентрировав волю, призвал заключенную в древнем оружии мощь. Затем подпрыгнул, собирая ветра, чтобы взмыть в поднебесье.

Он поднимался все выше и громко смеялся, глядя, как удаляется и съеживается земля. Хлеставший в лицо ветер бодрил, легкие наполнялись прохладой и свежестью. В ночном небе ярко горели звезды, и он ощущал небывалое единство с красотой творения Эверама.

Как и предупредил Пар’чин, на высоте воздушные потоки были сильнее, но Джардир держался устойчиво, пока не вошел в низко висящую тучу. Внезапно ослепленный и иссеченный водой и льдом, он растерялся и камнем устремился к ала.

Ему удалось стянуть энергию заново, и она смягчила удар, но не помешала падению – Джардир кубарем покатился в открытое поле сквозь высокие полузамерзшие травы.

Бранясь и сплевывая труху, он встал и отряхнулся. Накопленная сила уберегла его от травм, но Лишин плащ-невидимка испачкался, и это как бы замарало ее честь. Джардиру стало больно, и он пропустил через метки плаща энергию, выпаривая пятна, как воду с жаровни.