Мария Семенова - Царский витязь. Том 2 [litres]

– Меня вышли!

Не смолчал и Лыкаш, хоть его удостоили бы лишь при последней нужде. У самого душа болела по мясу, готовому пересохнуть. Ох, многие скорби державства! В первый же день…

– Меня, учитель!

– Меня!

Девка вертела головой, вздрагивала. Верила и не верила, что выручка семьянам всё же придёт. Великий котляр обнял её, погладил по голове:

– Утрись, дитятко, нечего больше бояться… Пороша!

– Здесь, отец!

– Слагаю с тебя дозорный черёд. Ты неустроевну привёл, тебе и честь затон избавлять. Хотён!

– По слову твоему… волчий зуб… – Гнездарь, мечтавший о большом орудье, на радостях даже попутал словесный образ готовности. Пойти ватажком! Оружной рукой Владычице послужить!..

Ветер прикинул что-то в уме. Кивнул:

– И Ворона на старшинство благословляю.

Хотён немного сник, зато у девки начали просыхать слёзы.

– Я скорый путь покажу… выведу, отколе не ждут!

Ветер улыбнулся:

– Веришь ли, будто знаешь круговеньку лучше моих чад? Достигла сюда, и будет с тебя.

– Я видела, где у них дозоры стоят! Покажу, расскажу!..

Горбоносый, названный старшим, надменно выставил челюсть:

– А нашим ходом домчишь? Бавить некогда будет…

Помолвка у него была окающая, стать летучая, сильная.

– Добегу, – обреклась бесстрашная девка. – Оплошаю… ну, бросите.

«Уж не тот ли, про кого… тень в тенях…» Убоялась прямо спросить.

Ветер завёл глаза:

– Владычица, дай терпенья!.. И как сестрица Айге ими правит? Лыкаш! Одёжек ей найди каких ни есть! Пока вовсе куржой не заледенела!..

Честь Царицы требовала немедленного отмщения. Когда девка вернулась в стёганых штанах и тёплом обиванце, трое выбранников уже стояли на лыжах.

Она первая кинулась в обратный путь, только вихри вслед закрутились.

– Сомлеет, – глядя на опустевшую тропу, предрёк Емко. – Куда дуре за Вороном.

– По себе не суди, – обрезал Лыкаш.

Он снимал верчёное, выкладывал на братское блюдо, люто досадуя, что дикомыт не отведал. Так и удрал на орудье с одной мурцовкой в припасе. Емко насупился, смолчал. Державец властен в холодницу засадить. Особенно – безответных робуш.

Когда Ветер первым взял лакомство, отпуская блюдо по кругу, Лихарь тихо обратился к нему:

– Если дозволено будет спросить, отец… Почему ты моего паренька старшинством обнёс?

Умеючи сваренное пиво стелило горькую сладость, вепревина таяла на языке. Воины Царицы пировали чинно, знали меру веселью. Завистливо шутили над Лыкашом, но больше завидовали отряженным на орудье.

– Не оттого, что Ворона выделяю, – сказал Лихарю Ветер. – Твой Хотён совладал бы не хуже. Только он державца в лесу нынче покинул. А Ворон сам надвое лопнет, но остальных назад приведёт.

Девка держалась стойко на удивление. Ни жалоб, ни слёз, только пятки мелькали да крепкий снег взвизгивал под кайком. Четверо сперва резво бежали по готовому следу. К полуночи достигли поприща вчерашней метели, стали по очереди тропить. Девка было сунулась.

– Не велю, – сказал Ворон.

Под утро вышли на гряду в нескольких верстах от затона. Добрались без бед и помехи, только на одном спуске Хотён, бежавший за Вороном, поскользнулся, махнул кайком, попал вожаку в левую пяту. Дикомыт прыжком упорхнул на сажень вперёд, фыркнул:

– Погонять вздумал?

Мораничи засмеялись, Пороша весело, Хотён со смущением.

Наверху гряды Ворон велел устроить залогу. Врыться в снег, поесть, немного поспать. Девка вскинулась, будто не бежала в оба конца:

– Как – спать? Пока там… не ждут…

– Тебя не спросили, – буркнул Пороша.

Хотён ничего не сказал, сел под выворотнем, раскупорил заплечный кузовок. Вынул колбаску мороженой икры, шарики зернистой мурцовки.

– Отдохнём, на развед сходим, а там за дело, – буднично пояснил Ворон. – Тебя, дочь отецкая, как хвалить-величать?

– Так Избавой…

Снегопад умерил лютую стужу, донимавшую у притона. Стало можно избавиться от повязок, даже сдвинуть тёплые хари. Молодые мораничи перестали быть близнецами, различимыми только по голосам.

– Избавиться кто-то чаял? – сдержанно засмеялся Хотён.

Она не смутилась:

– Так батюшка Непогодье. Доныне чает…

– Кто?

Блудное племя, оставившее мораничам лесной притон, по сию пору держало обычай сходных имён. Уж и колено родства не каждый мог счесть, а старшие отпрыски всё звались Недобоями, Неустроями, Непогодьями. Свои разбирали, а чужим людям не угождать стать.

– Так родитель избра́нушки моего, – пояснила Избава. – Со двора гонит. Сына бьёт.

Пороша напустил разочарованный вид:

– Вона что. – Оттянул просторный кожух. – А я губу раскатал, думал вместе погреться. – Насёк половину икорной колбаски. – На́ вот. Пожуй.

Ворон хлопнул рукавицей подле себя:

– Сядь. Сказывай.

– Когда они ворота разбили, я в хворост…

– Погоди. Сама чья будешь?

– Родства не упомню, – пожала плечиками Избава. – С Беды сирота. Захребетницей живу… всякой службой хлеб отрабатываю.

– Женихову отику почто немила?

– Так хозяин ве́но заламывает. Либо, говорит, пусть Неугас к нему в кабалу. Какой родитель сына отдаст?

Они, конечно, вспомнили Лутошку с его вилами.

– Разно бывает… А бьёт за что?

Избава чуть успокоилась. «Не Ворон. Для страху заёмным именем нарекли…»

– Прости, господин. Мы-то всем затоном Царице веруем. А у Непогодья в первые годы, когда кровью жертвовали, жену сильно забрали. Сказывают, лицом была хороша… Он с сыном и ушёл за тридевятую чащу. Мораничей гнушается, ну и меня с порога поленом. А Неугас от гнева батюшкина заслоняет…

Тайные воины переглянулись. Мальчишками они слышали о разноладах после Беды. О кострах на требище Великого Погреба. Взрослые поминали глухо, неохотно, да и дело сталось давно, когда сами жрецы ещё постигали угодное поклонение. Уж куда новым ложкам правых с виноватыми разбирать! Других хлопот полон рот был. И ныне хватало.

– Миром не сговорятся, – решил Хотён.

– Что тебе в таком женихе? – спросил Пороша. – К нам прибегай.

Избава отвела взгляд:

– Так иного не надобно…

Медленный рассвет её вовсе не красил. Чёрная, угловатая, крупные костистые руки.

Ворон сделал свой вывод из её слов:

– Умеешь толк донести. Сказывай теперь про злодеев. Значит, в куче хворостяной отсиделась, всех глаз избежала?

– Один пришлый видел… человек добрый… не выдал.

– Который, чтобы мне знать?

Избава задумалась.

– Собой невелик, телом толст… штаны полосаты. Меня узрел, напугался, кудри вместе с шапкой с головы снял.

– Ого, кто вернулся! – щёлкнул языком Хотён. – Как его к телепеничам занесло?

Ворон продолжал расспрос:

– Ты дева мудрая. Кому ещё поцелуя Владычицы велишь миновать?

– Того не знаю, – отреклась Избава. – Одного видела, а зря судить не хочу.