Мария Семенова - Царский витязь. Том 2 [litres]

Стальной коготь, ранивший Белозуба, лежал с мёртвым на санках. Перед погребением клинок сломят, отдадут огню добивать.

– И что на торгу народ говорил?

– Море приходило, Дальний исад мало не унесло…

– О райце, бестолочь! Да не врать! Не знаешь – не вымышляй! Сам что слышал?

Бухарку, с его унылыми попытками возложить ответ на погибшего, Ветер видел насквозь. Оттого и острастку повторять не гнушался. Он ещё не решил, как уста́вит избавление Ознобиши, обличение самовольника Лихаря. «Хорошо хоть Ворон в доме спит. Вот уж завтра, прямо при нём…»

Бухарка страдал, уставившись в пол.

– Пересудов мы слыхали не много… А с уличниками я сам его видел. Про котёл оборвышам баял… мол, не всё котлярам сирот забирать…

«Вот как? Может, прямо сейчас его из поруба вынуть, сам-друг побеседовать?» Всё шло против замысла, грозя порушить не какое-нибудь дельце хабарное – целой жизни заботу. Ветер умел всякое обстоянье повернуть к своей пользе, сам знал это, гордился. Что же сердце гребтит?

«Бухарку опалю. Себя вылыга́ет, а правду об орудье хоть клещами тяни. Ничего! Всё сбудется как надо, только время не прогадать бы… Уже вижу: до завтра откладывать не рука. Вот добьюсь от них толку, пойду пленника из поруба вызволять. Велю приумыть – да с нами за стол. Чтоб увидели с Вороном, как я виновных караю. Лихаря, назольщика, к столбу… а там из холодницы и не выйдет. Райце – Эдаргов ларчик в саночки положу. Ворону орудье дам: назад в Выскирег с бережением проводить…»

Всё выправится. Всё верно пойдёт.

Тайное воинство сперва так и толклось у надпогребницы. Беримёд с самыми старшими вспоминали смерть Ивеня. Гадали, как Ветер с Ознобишей поступит. Прямо назавтра велит через сук верёвку кидать, увенчает возвышение Лыкаша торжественной казнью? Отложит, доколе прибудут новые ложки, чтоб сразу мальцов направить на ум?.. Шагала восхищался бестрепетным дикомытом. Лыкаш просто молчал, глядел в сторону, начисто забыв снедь, томившуюся в притихшем жару.

Начал идти снег. Да не оттепельный, пышными хлопьями, – мелкий, крупитчатый, злой, он льнул к земному покрову, бежал волнами по двору. Лихарь погнал парней под кров:

– Готовь столы братские! Да смирно мне там, успешников не тревожь!

Скрытному входу-выходу их не надо было учить. Ни стука, ни скрипа. Серые обиванцы втянулись в общинный дом беззвучной струйкой тумана. Зажгли жирники. Трое победителей ещё нежились в одеялах, Ворон – закутавшись с головой, не иначе досадуя на перебитый сон. Лыкаш то и дело наталкивался взглядом на длинный бугор под меховой полстью. Шарахался, внутренне холодел. «Ни во что больше не встряну. Головы не подыму. Голоса не подам, пока прямым словом говорить не велят…»

– Котёл не пора в дом нести? – на ухо спросили его.

Лыкаш ответил бездумно:

– Это как господин источник поволит.

– Так он… поди знай его… может, суд сначала исправит…

– Значит, по сему и быть, – пожал плечами Лыкаш.

Мир валился за край, печалиться ли о горшке остывшего яства? Ага. Придёт Ветер, станет пенять. Скажет, доброму державцу небо на голову падай, а люди должны быть накормлены. Как поступить?.. Мысли ползали скулящими слепыми щенками. Улыбка Ворона. Закаченные глаза Ознобиши. Кровь. Кровь…

– Источнику не до нас, может, к Лихарю подойти?

– Да ну. С пустым брюхом останешься.

– Ещё Ворона посоветуй спросить…

Стень пришёл в избу последним, сел, нахохлился у жаровни. Надёжное, крепко задуманное предприятие растекалось в кисель. «Матерь Милосердная, вразуми!..» Кто мог ждать, что обсевок воинского пути даст бой, а опытный Белозуб не сумеет оборониться? И его привезут умирающим, а у Бухарки в дороге ума не хватит добить мятежного райцу?…

…И дикомыт, залёгший отсыпаться после орудья, так некстати появится во дворе…

И наспех слаженная западня самого ловца ущемит.

«Да никак я боюсь? Кого? Наглого мальчишки, росшего у меня под пятой?..»

Ещё будет досуг поразмыслить об этом. Ныне главное, чтоб Ивенев брат учителю не предстал. Не сболтнул лишнего.

Всё ещё устроится, если время не прогадать. Умелый тычок в послушно склонённую голову Беримёда. Краткое жваканье тетивы. И взбуда на весь притон: «Ознобишку в порубе дострелили! Кто всех злей рвался казнить? Шагала где?!.»

Заскрипела дверь. Вошли Бухарка и Вьялец. Померклые, тощие, как ошпаренные ветошки. На них шикнули, они смотрели не понимая. Вьялец увидел лавку, сел, запрокинулся, немедля уснул. Бухарка ещё пытался держаться. Его окружили, стали шёпотом спрашивать. Ничего не добились. Он сел рядом с Вьяльцем, хотел говорить, сморился на полуслове.

Пора, решил Лихарь. Встал, молча вышел во двор.

Внутри дома плыл шепоток:

– Дозорных вздумал проведать.

– Или Беримёда. Вдруг Ознобишка опять побег мыслит?

– Куда ему наружу лезть без руки…

– Белозуб тоже думал – куда. А оно вона как.

Лыкаш будто проснулся. В братском доме имелась ещё и задняя дверь, прорубленная уже мораничами. И даже тайный лаз был, новым ложкам в науку. Молодой державец с достоинством перелез высокий порог, выбираясь на зады притона. Тотчас померещилась на плече рука стеня, беспощадная, как давеча у поруба: «Куда собрался, Воробыш?..»

«А учителя спросить иду, пожалует ли за братский стол!»

Получился бы въяве такой гордый ответ – не узнаешь, пока не изведаешь. Воровски пригибаясь, Лыкаш заспешил к малому дому. Достигнув, вскочил в сенцы, боком юркнул мимо смертных саней. Маленький жирник выхватывал из мрака обтянутое лицо Белозуба, по углам колебались непроглядные тени.

Ветер, выпроводив бесталанных орудников, расхаживал по избе, что-то взвешивал, решал. Лыкаш увидел перед собой его спину, бухнулся на колени:

– Батюшка источник…

Ветер отозвался, не оборачиваясь:

– Ты, сын, без году неделя державец. У Инберна за двадцать лет такой веры не сделалось, чтобы ко мне без спросу вбегать.

Лыкаш стукнул челом в белые скоблёные половицы:

– Накажи, батюшка! Дело откладки не терпит. Вели слово молвить…

Ветер наконец оглянулся. Посмотрел на трясущегося Воробыша, похолодел сам, но не выдал злого предчувствия, голос остался ровно-суровым:

– Сказывай, державец.

Лыкаш всхлипнул прямо в пол, наполовину от облегчения. Сумев донести, избавлял совесть от бремени, вручал более сильному.

– Ворон… вязню пальцы усёк…

Ветра с головы до пят прошла неслышная молния.

– Что?

– Ворон… – трудно сползло с окосневшего языка. – У поруба собравшись стояли… о казни рассуживали… брат наш выходил, нож доставал… Сам господину стеню говорил: довольно верность испытывать…

– За что, Правосудная… – хрипло вырвалось у источника. Миг спустя державец узрел всегдашнего Ветра, сосредоточенного, готового действовать. Великий котляр резко, требовательно спросил: – Чем началось? Какие речи вели? Вспоминай слово за слово! Без утайки!