Мэрион Брэдли - Туманы Авалона [litres]

– Не смей отодвигаться, сука! – крикнул Мелеагрант, с силой всаживая в нее член. Гвенвифар вскрикнула от боли, и он снова ударил ее. Она застыла, вхлипывая, позволив ему делать все, что захочет. Казалось, это будет длиться вечно: огромное тело Мелеагранта поднималось и опускалось раз за разом: пока наконец Гвенвифар не ощутила пульсирующие, мучительно болезненные выбросы его семени. Затем Мелеагрант вышел из нее и откатился в сторону. Гвенвифар судорожно вздохнула и попыталась натянуть на себя одежду. Мелеагрант встал, рывком застегнул ремень и махнул ей рукой.

– Отпусти меня! – взмолилась Гвенвифар. – Я обещаю… обещаю…

На лице Мелеагранта заиграла жестокая усмешка.

– Почему это я должен тебя отпускать? – спросил он. – Нет уж: раз ты тут, ты тут и останешься. Тебе что-нибудь нужно? Может, платье взамен этого?

Гвенвифар встала, продолжая всхлипывать, изнемогая от стыда и дурноты. В конце концов она сказала:

– Я… можно мне немного воды и… и чего-нибудь поесть. И… – Она расплакалась, не выдержав унижения. – И ночной горшок.

– Как будет угодно моей госпоже, – с издевкой произнес Мелеагрант и вышел, снова заперев дверь.

Через некоторое время скрюченная старуха принесла Гвенвифар кусок жирного жареного мяса, ломоть ячменного хлеба, кувшин пива и кувшин с водой. Кроме того, она принесла одеяла и ночной горшок.

– Если ты отнесешь послание моему лорду Артуру, – сказала Гвенвифар, – я отдам тебе вот это, – и она вынула из волос золотой гребень. При виде золота старуха просияла, но сразу же испуганно оглянулась и выскользнула из комнаты. Гвенвифар снова разрыдалась.

В конце концов она немного успокоилась, поела, попила и попыталась хотя бы немного отмыться. Она чувствовала себя больной и разбитой, но хуже всего было ощущение того, что она опозорена, осквернена.

Неужели Мелеагрант сказал правду, что Артур теперь не захочет ее возвращения? А может, он и прав… Будь она мужчиной, она никогда бы не пожелала ничего того, чем хоть раз воспользовался Мелеагрант…

Нет, это несправедливо! Она ведь ничего не сделала – ее просто заманили в ловушку и использовали против ее воли!

«А разве я этого не заслужила?… Я считала себя верной женой, а любила при этом другого…» Королеву замутило от вины и стыда. Но некоторое время спустя к ней все-таки вернулось самообладание, и Гвенвифар принялась обдумывать то неприятное положение, в котором она очутилась.

Она находится в замке Мелеагранта – старом замке ее отца. Ее изнасиловали и держат в заточении, и Мелеагрант заявил, что намерен владеть этим островным королевством по праву ее супруга. Нет, этого Артур не допустит. Что бы он ни думал о самой Гвенвифар, он все равно пойдет войной на Мелеагранта – хотя бы ради чести Верховного короля. Наверное, это будет нелегко, но возможно – отбить остров у Мелеагранта. Она не знала, каков боец из Мелеагранта, если не считать того случая, подумала королева с несвойственным ей мрачным юмором, когда его противник – беспомощная женщина. Но как бы там ни было, ему не выстоять против Артура, нанесшего сокрушительное поражение саксам при горе Бадон.

А после этого ей придется предстать перед Артуром и поведать, что с ней произошло. Нет, лучше уж покончить с собой. Невзирая на все старания, Гвен не могла представить, как же она будет рассказывать Артуру о том, что Мелеагрант сделал с нею… «Я должна была сопротивляться упорнее… Артур в сражениях смотрит в лицо смерти; однажды он получил такую рану, что на полгода оказался прикован к постели. А я… я перестала бороться после нескольких оплеух…» Если бы она была колдуньей, как Моргейна! Она бы превратила этого мерзавца в свинью! Но Моргейна никогда не очутилась бы в лапах у Мелеагранта – она сразу учуяла бы западню. И кроме того, она всегда носит с собой этот свой маленький кинжал – возможно, она и не убила бы Мелеагранта, но он надолго потерял бы желание – а может, и возможность! – насиловать женщин!

Гвенвифар съела и выпила что смогла, умылась и почистила испачканную одежду.

День начал клониться к вечеру. Надеяться было не на что; ее никто не хватится и никто не придет к ней на помощь, пока Мелеагрант не начнет похваляться своим деянием и не объявит себя супругом дочери короля Леодегранса. Она ведь приехала сюда по своей воле, в сопровождении двух соратников Артура. До тех пор, пока Артур не вернется с южного побережья, – а может, еще дней десять после этого, пока не минует назначенный срок ее возвращения, король не заподозрит, что дело неладно.

«О, Моргейна, почему я тебя не послушала? Ты ведь предупреждала, что Мелеагрант – негодяй…» На миг Гвенвифар почудилось бледное, бесстрастное лицо ее невестки – спокойное, немного насмешливое. Видение было таким отчетливым, что Гвенвифар протерла глаза. Моргейна смеется над ней? Но нет, все развеялось – видение оказалось всего лишь игрой света.

«А вдруг она сумеет увидеть меня при помощи своих чар… вдруг она пришлет кого-нибудь на помощь… нет, она не станет мне помогать, она меня ненавидит… она лишь посмеется над моими злоключениями…» Но потом Гвенвифар вспомнилось: Моргейна могла потешаться и насмешничать, но если случалась беда, никто не мог сравниться с нею в доброте. Моргейна ухаживала за ней и утешала ее, когда у нее случился выкидыш; Моргейна сама захотела помочь королеве, хоть Гвенвифар и возражала, и дала ей амулет. Может, Моргейна и вправду не питает к ней ненависти. Возможно, насмешками Моргейна лишь защищалась от гордыни Гвенвифар, от ее язвительных замечаний в адрес чародейств Авалона.

Понемногу комнату заволокли сумерки. Надо ей было вовремя догадаться и попросить какую-нибудь свечку или лампу. Похоже, что ей предстоит провести здесь вторую ночь. А Мелеагрант может вернуться… При одной лишь мысли об этом Гвенвифар похолодело от ужаса; у нее до сих пор болело все тело, губы распухли, на плечах – и, наверное, и на лице – проступили синяки. И хотя сейчас, пока Гвенвифар была одна, она могла спокойно думать о том, как можно сражаться с Мелеагрантом и, возможно, заставить его отступить, гложущий страх подсказывал ей, что стоит лишь Мелеагранту прикоснуться к ней, как она в ужасе съежится и позволит ему делать все, что угодно, лишь бы ее не били… она боялась новых побоев, так боялась…

Разве сможет Артур простить ее? Ее ведь не избили до потери сознания – она сдалась после нескольких ударов… Как сможет он принять ее обратно и продолжать любить и чтить как свою королеву, если она позволила другому мужчине овладеть ею?

Он не возражал, когда она и Ланселет… он сам был частью этого… если в том и был грех, то она совершила его не сама, а по желанию мужа…