Мэрион Брэдли - Туманы Авалона [litres]

– Королева не собирается подарить ему наследника? – поинтересовалась Мелайна.

– Пока не слыхать, – сказал Акколон. – Хотя одна из ее дам перед турниром сказала мне, будто ей кажется, что королева забеременела.

Мелайна повернулась к Моргейне.

– Ты ведь хорошо знаешь королеву – правда, госпожа моя свекровь?

– Знаю, – согласилась Моргейна. – Что же касается этого слуха – ну, Гвенвифар всегда считает себя беременной, стоит ее месячным запоздать хоть на день.

– Король – дурак, – заявил Уриенс. – Ему давно следовало бы отослать ее и взять другую женщину, которая родила бы ему сыновей. Я прекрасно помню, какой воцарился хаос, когда люди думали, что Утер умер, не оставив наследника. Нужно твердо знать, к кому перейдет трон.

– Я слыхал, – заметил Акколон, – что король назначил наследником одного из своих кузенов – сына Ланселета. Мне это не очень нравится: Ланселет – сын Бана Бенвикского, а зачем нам нужен чужестранный Верховный король?

– Ланселет – сын Владычицы Озера, – твердо произнесла Моргейна, – потомок древнего королевского рода.

– Авалон! – с отвращением воскликнула Мелайна. – Здесь христианская страна. Какое нам дело до Авалона?

– Куда большее, чем ты думаешь, – сказал Акколон. – Я слыхал, что многие помнят Пендрагона и не слишком радуются тому, что двор Артура сделался христианским. И еще люди помнят, что Артур, восходя на престол, дал клятву поддерживать Авалон.

– Да, – подтвердила Моргейна. – И он носит священный меч Авалона.

– Похоже, христиане не ставят это ему в вину, – сказал Акколон. – Мне вспомнились кое-какие новости: Эдрик, король саксов, принял христианство и вместе со всей своей дружиной крестился в Гластонбери. А потом он поклялся Артуру в верности, и все саксонские земли признали Артура Верховным королем.

– Артур – король над саксами? Ну и чудеса! – поразился Аваллох. – Я слыхал, будто он говорил, что будет разговаривать с саксами только на языке меча!

– И все-таки случилось так, что король саксов преклонил колени, а Артур принял его клятву, а потом протянул ему руку и помог подняться, – сказал Акколон. – Возможно, он женит сына Ланселета на дочери сакса и покончит с войной. А мерлин теперь сидит среди советников Артура, и говорят, будто он такой же добрый христианин, как и все они!

– Гвенвифар, должно быть, счастлива, – заметила Моргейна. – Она всегда твердила, что бог даровал Артуру победу при горе Бадон именно потому, что он шел в бой под знаменем с изображением Святой Девы. А еще я слыхала, как она сказала, что бог продлил его дни для того, чтобы он мог привести саксов под руку церкви.

Уриенс пожал плечами.

– Я, пожалуй, не позволю ни единому вооруженному саксу стоять у меня за спиной – даже если он напялит на себя епископскую митру!

– Да и я тоже, – согласился Аваллох. – Но если вожди саксов примутся молиться и думать о спасении души, они, по крайней мере, перестанут устраивать налеты на наши деревни и аббатства. А что касается епитимьи и поста – как ты думаешь, что такого может быть у Артура за душой? Я сражался в его армии, но я никогда не входил в число соратников и плохо его знаю. Но он всегда казался мне на редкость хорошим человеком, а столь длительную епитимью могли наложить только за небывало тяжкий грех. Леди Моргейна – ты ведь его сестра, ты, наверное, должна знать.

– Я его сестра, а не его духовник, – огрызнулась Моргейна, поняла, что ответ вышел чересчур резким, и умолкла.

– У любого человека, пятнадцать лет провоевавшего с саксами, найдется за душой множество такого, в чем он не рад будет признаться, – сказал Уриенс. – Но мало кто столько думает о душе, чтобы вспоминать об этом всем, когда война закончилась. Всем нам ведомо убийство, разорение, кровь и резня невинных. Но даст Бог, на нашем веку войн больше не будет, и теперь, раз мы заключили мир с людьми, у нас будет больше времени, чтобы достичь мира с Господом.

«Так, значит, Артур до сих пор отбывает епитимью и старый архиепископ Патриций до сих пор держит его душу в заложниках! Хотелось бы мне знать – рада ли этому Гвенвифар».

– Расскажи нам побольше о дворе! – попросила Мелайна. – Как там королева? Во что она была одета?

Акколон рассмеялся.

– Я мало что смыслю в дамских нарядах. Какое-то белое платье, шитое жемчугом, – ирландский рыцарь Мархальт привез его в подарок от короля Ирландии. Элейна, как я слыхал, родила Ланселету дочь – или это было в прошлом году? Сын у нее уже был – это его назвали наследником Артура. А при дворе короля Пелинора случился скандал – его сын Ламорак съездил с поручением в Лотиан и теперь твердит, что хочет жениться на вдове Лота, старой королеве Моргаузе…

– Парень, должно быть, рехнулся! – хохотнул Аваллох. – Моргаузе же лет пятьдесят, если не больше!

– Сорок пять, – поправила его Моргейна. – Она на десять лет старше меня.

И зачем только она сама поворачивает нож в ране? «Я что, хочу, чтобы Акколон понял, какая я старая – вполне подходящая бабушка для отпрысков Уриенса?..»

– Он и вправду рехнулся, – согласился Акколон. – Распевает баллады, носит подвязку своей дамы и вообще страдает всякой чушью…

– Думаю, эта подвязка сгодится лошади вместо недоуздка, – заметил Уриенс.

Акколон покачал головой.

– Отнюдь. Я видел вдову Лота – она до сих пор красива. Конечно, она не девочка – но кажется, это лишь придает ей красоты. Меня другое удивляет: что такая женщина могла найти в зеленом юнце? Ламораку едва сравнялось двадцать.

– А что юнец мог найти в даме почтенных лет? – не унимался Аваллох.

– Возможно, – рассмеялся Уриенс, – дама весьма сведуща в постельных забавах. Конечно, в том можно усомниться – ведь она была замужем за стариком Лотом. Но наверняка у нее были и другие учителя…

Мелайна покраснела.

– Пожалуйста, перестаньте! Разве такие разговоры уместны среди христиан?

– Были бы они неуместны, невестушка, с чего бы твоя талия так раздалась? – поинтересовался Уриенс.

– Я – замужняя женщина, – отозвалась пунцовая от смущения Мелайна.

– Если быть христианином означает стыдиться говорить о том, чего никто не стыдится делать, то упаси меня Владычица когда-либо назваться христианкой! – отрезала Моргейна.

– Однако, – подал голос Аваллох, – это все-таки нехорошо: сидеть за трапезой и рассказывать непристойные истории о родственнице леди Моргейны.

– У королевы Моргаузы нет мужа, которого эта история могла бы оскорбить, – сказал Акколон. – Она – взрослая женщина и сама себе госпожа. Несомненно, ее сыновья только рады тому, что она завела себе любовника, но не торопится выходить за него замуж. Разве она, кроме всего прочего, не является герцогиней Корнуольской?