Евгений Щепетнов - Истринский цикл: Лекарь. Маг. Военачальник. Серый властелин (сборник)

– Что, все уж так и умираете нищими? Неужели нет исключений?

– Бывают, – грустно согласился парень, – но редко. Если артисты сумели понравиться богатым господам, и те взяли их к себе, в качестве музыкантов, ну и если они сумели скопить достаточную сумму, чтобы прожить до конца жизни безбедно, то да. Есть и еще путь: заиметь богатого любовника, или любовницу, и выкачивать из них деньги, если есть красота и молодость. Так бывает частенько – пока артист не надоест, и его не выгонят на улицу, и тогда он снова идет по свету. А где ты научился так играть на тратине? У тебя стиль исполнения такой же, как и у меня. Мне кажется, мы учились у одного и того же мастера.

– Меня учил один бродячий музыкант. Не хочу называть его имя – он не велел этого делать, – уклончиво ответил Влад.

– А еще что-нибудь из своего можешь исполнить? – жадно попросил музыкант. – Чего-нибудь веселое, чтобы вызывало смех?

Влад подумал, и начал:

После этой песни Влада перепел еще с десяток других, веселых и грустных, спокойных и плясовых, любовных и трагических – самое сложное было выбрать такую песню, которая не указала бы на его иномирное происхождение, но при этом затрагивала людские души.

Но разве это была проблема, при абсолютной памяти Влада? Ведь он мог вспомнить любую песню, слышанную им когда-либо, во всех вариантах и со всеми тонкостями.

Борин хлопал в ладоши, радостно смеялся и горько плакал, жалея умирающего в степи ямщика. Вероятно, он решил, что это имя такое – Ямщик, и плакал о его страшной судьбе: замерзнуть в степи, разве это не страшно? А на слова:

– заплакал и сказал:

– Это про меня. Я эта звезда. Пройдет лет десять – и я упаду где-нибудь и замерзну, как Ямщик… и никто не вспомнит обо мне. Ты позволишь мне иногда исполнять твои песни? – Борин с надеждой поднял голову и посмотрел на Влада.

– А разве ты их запомнил? – с удивлением спросил Влад.

– Дай тратину, – усмехнулся Борин, и запел приятным, чистым голосом о судьбе ямщика. В его исполнении песня звучала не менее душещипательно, чем в исполнении Влада.

Допев, музыкант остановился и, подмигнув Владу, сказал:

– Я никогда не забываю музыку, которую слышал хоть когда-нибудь, и сразу запоминаю слова. Ну, дар такой у меня, что поделаешь! Бродячий музыкант, который хочет зарабатывать своим ремеслом, должен уметь запоминать слова песен. Это его хлеб, и если он хочет иметь его каждый день, ему ничего не остается, как запоминать стихи. Музыканты, что не умели этого делать, вымерли с голоду, остались только те, которые могут. Вот так вот…

– А что, записать нельзя? – опять удивился Влад. – Взял пергамент, записал слова и музыку, и пой себе на здоровье, не напрягай свою голову!

– Как это, записать музыку? – округлил глаза Борин. – Слова-то понятно, но музыку как записать на листке? Она звучит в воздухе, ее нельзя записать!

Влад хотел что-то сказать и осекся – без того, чтобы раскрыть себя хотя бы частично, он не мог рассказать музыканту о нотах, о записи музыки на листе бумаги… когда-нибудь, может быть.

От неприятных объяснений его уберег стук в дверь:

– Эй, мальчики, на выход! Там народу много собралось, требуют зрелищ – нельзя упускать такую возможность, потом отдохнем как следует. Давайте, подымайтесь… вернее, спускайтесь. Мы ждем вас в зале. – Послышались шаги Арины и в коридоре снова стало тихо.

– Пошли, – заторопился Борин, – сейчас я переоденусь в рабочую одежду и приду. Можешь идти, я закрою номер. Ты в этом будешь выступать? Впрочем, о чем я? Метать ножи можно и в такой одежде, а я должен выглядеть настоящим музыкантом, иначе никто меня и не воспримет как музыканта, скажут – бродяга какой-то! Хотя… а кто мы? Мы бродяги и есть! – Борин засмеялся и начал торопливо стаскивать с себя повседневную порядком потертую одежду.

Влад не стал дожидаться когда тот закончит свое преображение в гламурного барда и, выйдя в коридор, зашагал к лестнице, ведущей вниз. Отсюда было слышно, как шумит народ, набившийся в трактир, вмещающий не менее сотни посетителей. Похоже это был здесь самый крупный трактир.

Сойдя вниз, Влад увидел, что зрителей было не менее ста пятидесяти человек – они сидели и стояли, а чтобы всем хватило места, трактирщик откуда-то приволок длинные скамьи и расставил их между столами. Эти самые столы были заставлены кружками с пивом, копчеными рыбками, напоминающими мойву или кильку, кое-где стояли большие глиняные кувшины – видимо, с вином.

«Народ запасся местным попкорном и готов к просмотру!» – усмехнулся Влад. Глаза его слегка расширились, когда он увидел девушек, готовящихся к представлению в дальнем конце зала. Арина и Марка нарядились во что-то воздушное и настолько прозрачное, что от глаз не укрывались почти никакие особенности их анатомии.

Влад даже удивился – нравы севера были не настолько свободными, как в Викантии, и даже на юге Истрии, и появляться в таких нарядах на публике, по его мнению, было не совсем прилично. Однако, посмотрев вокруг, он не заметил негативной реакции и понял, что для циркачей это в порядке вещей. Зрители воспринимали наготу артистов так, как воспринимают в его мире выступления группы фигурного плавания: ну да, ноги, ну да, грудь… да, я хотел бы их поиметь, ну так что теперь поделать – не мои… Никто не кричал: «Бесстыдницы! Прикройте задницы! Полное падение нравов!»

А выглядели девушки и правда соблазнительно – короткие, буквально микроюбки, не доходящие и до середины бедер, открывали великолепные стройные и мускулистые ноги, высокая крепкая грудь оттопыривала прозрачную ткань, а соски, сжавшиеся от сквознячка, тянущего из двери, пропускавшей новых и новых посетителей, целились в зрителей, как болты арбалета.

Влад никогда раньше не видел представлений местных артистов, и был удивлен – как это все было красиво и сексуально. И если он, искушенный в зрелищах человек, воспринимал это с таким удовольствием, так что говорить о жителях этого мира, погрязших в своих серых буднях? Они просто ревели, глядя на то, как артистки готовятся к своему номеру, прохаживаясь, и как будто ненароком принимая все более и более соблазнительные позы.

Влад сел на свободную скамью перед импровизированной сценой – в качестве нее использовались свободные от столов и стульев два десятка квадратных метров зала – и с удовольствием приготовился к созерцанию женских прелестей в движении. Рядом плюхнулся Борин, сжимающий драгоценную тратину.