Роман Злотников - Арвендейл Обреченный. Трое из Утренней Звезды

Горбун, приподнявшись, извлек откуда-то из своих цветастых лохмотьев исполинских размеров деревянную ложку, зачерпнул ею из котла, поднес ко рту (сухо клацнуло губное кольцо об отполированную древесину) и с аппетитным хлюпаньем втянул изрядную порцию похлебки. Одобрительно качнул головой, причмокнул. И вдруг, оглянувшись на Кэйлина, дружелюбно подмигнул.

Кэйлин шагнул вперед, но снова заколебался.

– Гляди, боится! – хихикнула девка, переглянувшись со старухой. – Такой красавчик, а боится!

Именование «красавчиком» слуге господина Фарфата явно польстило, относительно своей внешности он иллюзий не питал. Он невольно тоже хихикнул в ответ. А девка-то очень даже ничего. И под лохмотьями у нее… все в порядке, как он уже имел возможность несколько дней назад убедиться. А этот гортанный акцент даже некоторого шарму ей придает…

– Подходи, чего мнешься, милок? – заговорила и старуха. – Небось не отравим… Вижу, что голодный. А голодного нельзя не покормить, грех это…

Голос старухи был хоть и скрипуч, но вполне себе доброжелателен. А тут еще и горбун вынул из котла, подцепив ложкой, большой такой кусок жирного мяса, понюхал, блаженно сморщился и опустил обратно…

Этого Кэйлин уже снести не мог. В конце концов, чего ему терять? Взять с него нечего. А насчет того, что кто-то его увидит с гацанами… Так тут нет никого, место глухое. А жрать просто смерть как хочется! А, будь что будет!

И, не колеблясь больше, скакнул к костру.

– Ну вот, милок… – скрипнула старуха. – Откушай-ка, не побрезгуй…

Гацане подвинулись, освобождая место, всучили ему ложку, полную миску, горячую, тяжелую… Девка с улыбкой подала солидную горбушку хлеба. Кэйлин, бормотнув благодарность, торопливо и жадно принялся за еду.

И мир тут же перестал для него существовать. Аромат варева не обманывал его голодное брюхо – похлебка и впрямь оказалась удивительно вкусной, такой вкусной, что Кэйлин и не заметил, как его миска опустела. Ему тут же наполнили ее снова. А потом еще раз…

Неизвестно, сколько прошло времени, когда Кэйлин опять вернулся в реальность. Он вытер вспотевший лоб и осоловело осмотрелся, ощущая, как отяжелел его переполнившийся живот. Пустой котел лежал рядом с потухшим костром. Старуха поодаль оттирала миски золой, поливая их водой из кувшина с отбитым горлышком. Девка укладывала в мешок помытую посуду. Горбатого гацана нигде не было видно. Кэйлин рыгнул и пошевелился, разминая затекшие ноги.

– Это… – проговорил он, понимая необходимость сказать что-то хорошее для своих благодетелей. – Ну, прямо благодать… Угостили так угостили…

Девка оглянулась на него, как-то очень резко оглянулась, аж звякнули ее побрякушки на лице. Скорчила пренебрежительную гримаску и снова принялась за свое дело.

Кэйлин почесал в затылке, озадаченный такой не-ожиданной сменой настроения.

– Стало быть… – произнес он. – Пойду я, ага?

– Иди-иди, – отозвалась старуха. – Набил пузо, так и вали отсюда. Нечего тут рассиживаться… – и что-то еще пробурчала на своем языке.

– Ага… – сказал Кэйлин, поднялся и бочком заскользил с пустыря.

Впрочем, выбравшись к трактиру, он приободрился. Ну, подумаешь, странные гацане! Удивительно было б, если б они оказались нормальными. Главное, что наелся. И что никто его с этими чумазыми бродягами не видел. Подумав так, Кэйлин ухмыльнулся, шлепнул себя по туго надувшемуся животу и повернул за угол, к трактирным дверям.

И оторопел, остановился как вкопанный, точно наткнувшись лбом на невидимую стену.

Из трактира навстречу ему вышел… он сам!

Он сам, Кэйлин, невысокого роста, толстенький, с кривоватыми ножками, пегими, вечно всклокоченными волосами… Даже синяк под глазом и распухший нос – напоминание о близком знакомстве со стражей Утренней Звезды – были в наличии.

Кэйлин охнул, схватившись за грудь, в которой испуганно ворохнулось сердце.

Двойник тоже заметил его. И тоже узнал.

И преспокойно прошел мимо, нагло и как-то очень знакомо подмигнув. Скрылся за тем же поворотом, из-за которого только что вышел сам Кэйлин. И когда скрылся, Кэйлин вдруг осознал, что двойник кое-что сказал ему на прощание.

«Понравилось? Мы можем дать еще. Мы можем дать столько, сколько вы попросите…»

Бедняга бесплатный слуга господина Фарфата проделал два шатких шага и прислонился к стеночке.

Что же это такое, а? Подмешали, что ли, гацане в свое варево какую-то дрянь? Но зачем? Никогда эти ублюдки просто так ничего не предпринимают, во всем свою выгоду преследуют. И какой же, спрашивается, им резон одурманивать того, у кого гроша ломаного за душой нет и не предвидится?

А подмигивание этого двойника… Такое ощущение, что сегодня Кэйлин уже видел нечто подобное… А эти странные слова? «Мы можем дать столько, сколько вы попросите…» О чем это? К чему? Про похлебку, что ли?

По стеночке он добрался до порога трактирной двери, уселся на обычном своем месте, ожидая хозяина. В голове было пусто-пусто, в груди все еще, никак не успокаиваясь, тревожно бултыхалось сердце.

Господин Фарфат появился спустя час с небольшим. Узрев слугу, он остановился, вопросительно глянул на него.

– Все в порядке! – закивал, вставая, Кэйлин, уже привыкший к тому, что хозяин даже слов не расходует попусту, становясь говорливым только тогда, когда это необходимо. – Плащ помыл, горшок выколотил…

Господин Фарфат угрожающе сдвинул редкие брови.

– Да не пьяный я! – заявил Кэйлин. – На какие шиши-то? Во!..

Он дыхнул в лицо хозяину, тот брезгливо сморщился и прошел мимо него, в трактир.

Кэйлин опять опустился на порог.

Впрочем, просидел он там недолго. Через пару минут трактирный служка, открыв дверь изнутри, пихнул его ногой в спину:

– Эй, как тебя там… Тебя хозяин твой зовет!

– А чего такое?

– А я почем знаю. Но видок у него не очень… Видать, напортачил ты, братец, в чем-то. Получишь сегодня по сусалам! А и за дело! День-деньской задницу тут просиживаешь, вместо того чтобы господину потрафлять! Марш к своему хозяину, орясина!

Средний сын Адама Сторма Эдгард действительно покинул графство Утренней Звезды с гацанским табором. Только в том слухи врали, что – не по своей воле. Хотя как сказать – не по своей… Никто в мешок его не засовывал, никто рта кляпом не затыкал, рук-ног не вязал. А задурить мальцу голову обещаниями показать страны дальние и дива дивные – тут любой справится. Что уж говорить о таких ловкачах, как гацане…

Вначале ему и вправду было интересно. А потом стало не очень. Когда табор сбагрил его по сходной цене какому-то юркому толстячку с лоснящимся голым лицом, словно щедро смазанным маслом. Толстячок с парнишкой не церемонился. Дал ему отхлебнуть из какой-то фляжки, после чего Эдгард надолго погрузился в странный дурнотный полусон: когда вроде все видишь, осознаешь, ходишь и говоришь, но совершенно не в силах ослушаться приказов; потому что просто не хватает воли на самостоятельные действия. В таком состоянии Эдгард провел около двух недель, пока его везли куда-то в крытой повозке. А когда эффект снадобья прошел, он ощутил себя в корабельном трюме. Темном, тесном, затхлом и тяжело покачивающемся корабельном трюме – в компании нескольких десятков таких же юных бедолаг. Трюм был разделен надвое частой решеткой, сквозь которую нельзя было просунуть и руку, по одну сторону решетки помещались мальчики, по другую – девочки. Здесь было куда как хуже, чем с толстячком. Тот хоть кормил прилично и не бил. В корабельном трюме же царили другие порядки. Кормили хуже некуда. И воды давали ровно столько, чтобы не умереть от жажды. Но это было не самое плохое… Видно, на палубе судна находились и другие пассажиры, которым вовсе не нужно было знать о тех, кто содержится в трюме. Поэтому за малейший шум детей наказывали – к ним спускался всегда один и тот же матрос, краснолицый, худой и мускулистый, точно весь свитый из корабельных веревок, выдирал из толпы первого попавшегося и бил, отшвыривал в сторону и брался за другого… Бил очень больно и искусно – не оставляя следов. О том, куда их везут и зачем, среди мальчишек и девчонок поначалу ходило множество самых разных сообщаемых друг другу боязливым шепотом версий. Но на пятый день плавания ситуация разрешилась. В разгар очередной экзекуции в трюм спустился капитан: рослый мужик с чернющими густыми усами. Осмотрев нескольких детей, он в целом остался доволен мерзким мастерством краснолицего матроса бить, не оставляя следов, но все же настрого приказал ему в дальнейшем не слишком усердствовать. «Чтоб нутро никому из щенков не отшибить, – сказал капитан. – На Востоке за каждого хорошую цену дадут. Товар отличный, штучный; все из благородных семей, воспитанные, девственные, чистенькие… Понимать же надо!..»