Р. Бэккер - Тысячекратная Мысль

Эсменет глубоко вздохнула и развязала кожаный шнурок на первом свитке.

Как и «Третья аналитика рода человеческого», «Саги» были известны даже неграмотным простолюдинам вроде самой Эсменет. С удивлением она вспоминала свои впечатления от подобных вещей до встречи с Ахкеймионом или Келлхусом. Она знала, что Древний Север – нечто очень важное; сами эти два слова как будто имели вес, от них мурашки шли по коже. Они ложились свинцовым грузом, как знамение потери, гордости и неумолимого суда веков. Эсменет знала о Не-боге, Апокалипсисе, Испытании, но относилась к ним как к абстрактным понятиям. Однако Древний Север представлял собой реальное место, она могла указать его на карте. Название его действовало так же, как слова «скюльвенд» или «Бивень»: вызывало ощущение надвигающегося рока. «Саги» представляли собой не что иное, как собрание слухов и пересудов о Древнем Севере. Книги, честно говоря, порой внушают страх – так городские жители опасаются змей. Лучше их избегать.

Когда Ахкеймион упоминал о «Сагах», он делал это лишь затем, чтобы преуменьшить их значение или вообще отмахнуться. Для адепта Завета, говорил он, они подобны жемчугу на шее трупа. Об Апокалипсисе и Не-боге он рассказывал как о ссоре между родственниками – словно сам все видел, да еще в таких выражениях, что у Эсменет волосы дыбом вставали. В итоге мрачный и суровый Древний Север становился чем-то совсем запутанным и неописуемым, фоном для бесконечного перечисления угасших надежд. По сравнению с этим «Саги» казались глупыми, даже недопустимыми. В тех редких случаях, когда о них упоминал кто-то другой, Эсменет усмехалась про себя. Что они в этом понимают? Даже те, кто умеет читать…

Но теперь она много узнала об Апокалипсисе, а о самих «Сагах» по-прежнему и представления не имела. Когда Эсменет осторожно развернула первую часть свитка, она в полной мере ощутила свое невежество. Несмотря на общее заглавие, она обнаружила, что «Саги» состоят из отдельных работ, написанных разными авторами. Известны имена только двоих из них – Хеджортау и Нау-Ганора. Всего существовало девять саг, начиная с «Кельмариады». Одни представляли собой эпические поэмы, другие были прозаическими хрониками. Эсменет упрекнула себя: опять она ожидала простого там, где оказалось сложное. Как всегда.

Она понятия не имела, откуда Келлхус взял этот свиток. Древний манускрипт был не столько написан, сколько нарисован, – наверное, трофей из библиотеки какого-то мертвого книжника. Пергамент выделан из шкуры нерожденного теленка, мягкий и гладкий. И стиль письма, и почерк, и тон предисловия переводчика казались предназначенными для вкусов иного читателя. Эсменет сразу оценила то, что история, изложенная в свитке, когда-то произошла на самом деле. Почему-то она никогда не думала, что писание может быть частью того, о чем оно повествует. Книги всегда оставались за пределами собственного сюжета.

Это казалось странным. Эсменет свернулась на супружеском ложе, подложив под голову валик-подушку, и развернула свиток. Она прочла открывающее «Саги» обращение:

И тут все вокруг Эсменет – расшитый балдахин, темные закутки за ширмами, полотняные стены – исчезло. Она понимала прочитанные слова и покорялась им. Все близкое становилось прозрачным, как марля. Проступало древнее и дальнее. Все отдалялось, вырывалось из клетки настоящего и обретало оттенок вечности.

Увлеченная и восторженная, Эсменет погрузилась в первую сагу.

История показалась ей сложной и забавно эротичной. Помимо того, что чтение в одиночестве подобно самоудовлетворению, ее попытка подстроиться под древние понятия автора была слишком интимной, почти плотской. Эсменет помнила, что «Кельмариада» повествует об Анасуримборе Кельмомасе, и у нее перехватывало дыхание. И тут впервые появилось недоброе предчувствие. У нее в руках было не просто описание снов Ахкеймиона, а история рода Келлхуса. Времена и места, о которых читала Эсменет, оказались не столь древними и отдаленными, как ей хотелось бы.

Она поняла, что династия Анасуримборов была старой и влиятельной еще во времена Дальней Древности. Да, в стихах упоминалось множество событий и мест – Кондский союз, короли-боги Умерау, похищение Оминдалеи, – о которых она не знала ничего. Эсменет почему-то считала Первый Апокалипсис началом всей истории, а не концом какой-то предыдущей. И снова материя, прежде казавшаяся пустой или монолитной, становилась чертогом с множеством комнат.

Кельмомас II появился на свет при дурном сочетании звезд: он родился вместе с мертвым братом-близнецом Хурмомасом. Строка «Розовый вопль его не мог пробудить брата от синего сна» навела Эсменет на тревожные мысли о Серве и Моэнгхусе. А то, как неизвестный поэт использовал этот жуткий образ, чтобы подчеркнуть блистательность жестокосердного верховного короля, непонятным образом беспокоило ее. Тень Хурмомаса, утверждал поэт, неотступно сопровождала брата и остужала его сердце, очищая разум.

Странная сила болезненно наполнила все – от простой мысли о чтении «Саг» до веса свитка в руке – и приняла характер мании. Эсменет чудилось, что во время чтения она слышит чужой голос, произносящий эти строки. Однажды она даже вскочила и прижалась ухом к расшитой полотняной стене. Ей нравились эти истории, как и всем. Она понимала, что значит испытывать сомнения и как влечет к себе почти найденное решение. Но здесь было другое. Что бы ни шептало у нее над ухом, это не походило на предчувствие резкой перемены или мгновенного озарения. Оно взывало к ней самой. Так, как взывает личность.

Следующие четыре дня прошли мучительно. Зависть, убийство, ярость, а прежде всего рок… Первый Апокалипсис захватил Эсменет.

Она быстро поняла: несмотря на все беседы с Ахкеймионом, ее знания о Древних войнах были в лучшем случае отрывочными. В «Кельмариаде» рассказывалось о жизни верховного куниюрского короля: от мрачных предупреждений его загадочного советника Сесватхи до смерти на поле Эленеот. Начиналось все как обычная сказка: Сесватха был прорицателем, единственным, кто умел верно толковать знамения. Кельмомас же представал надменным королем, видевшим только то, что ему нравилось.

Судя по всему, еще задолго до этого беглая гностическая школа Мангаэкка сумела изучить древние чары, при помощи которых маги-нелюди квуйя скрыли Мин-Уройкас, легендарную цитадель инхороев. Когда Кельмомас был молод, посланцы Ниль’гиккаса, нелюдского короля Иштеребинта, пришли к Сесватхе – другу детства и визирю верховного короля. Нелюдей беспокоило, что инхорои, которых они загнали в четыре угла мира в дни Куйяра Кинмои, сумели пробраться назад в Мин-Уройкас и с помощью адептов Мангаэкки снова принялись за свои ужасные опыты. Нелюди рассказали Сесватхе о том, что смогли вытянуть из своих давно мертвых пленников. Рассказали о Не-боге.