Р. Бэккер - Тысячекратная Мысль

Ахкеймион внимал в ужасе и восторге. Она так изменилась, что это казалось чудом. Конечно, отчасти из-за внешнего вида: ее волосы скрепляла драгоценная заколка, а кианский хитон был специально сшит для роскошной жизни во дворце «Белое солнце» Ненсифона. Но в первую очередь – из-за ее манеры поведения. Эсменет держалась прямо и непосредственно, она была проницательна и иронична. Она легко справлялась со своей новой ролью.

У Ахкеймиона при взгляде на нее перехватывало дыхание.

«Я должен прекратить это!»

Прежде их было двое – только он и она. Ахкеймион мог запросто положить руку на ее бедро, и она шагнула бы к нему в объятия. Теперь все перевернулось. Теперь Келлхус стал центром всего, и каждый должен был пройти через него, чтобы найти другого – и себя. Теперь все представало пред сияющим ликом его правосудия. И Ахкеймион влачился за ним, как бездомный бродяга с разбитым сердцем…

Почему она назвала его сильным?

– Элеазар оскорбил тебя, – сказал ей Келлхус.

Ахкеймион смотрел на его бородатый профиль. Поверх туники с вертикальными золотыми полосками, блестевшими на солнце, Келлхус носил великолепную узорную накидку с рукавами. Она была велика ему, поскольку падираджи отличались дородностью и животами.

– Он откровенно назвал меня шлюхой, – сказала Эсменет.

– Следовало ожидать. Ты для него – незнакомая монета.

Она улыбнулась вкрадчиво и цинично.

– А где же меняла?

Келлхус рассмеялся. Ахкеймион видел, как лица членов свиты тоже расцветают улыбками. Послышался смех, как меланхоличное эхо. Келлхус везде и всегда влиял на других. Как камень, брошенный в спокойную воду.

– Люди просты, – ответил он. – Они в первую очередь думают о материале, а не об отношениях. Они считают, что монету делает ценной золото или серебро, а не повиновение, покупаемое с ее помощью. Скажи им, что нильнамешцы в качестве денег используют черепки, так они начнут фыркать.

– Или, – сказала Эсменет, – что Воин-Пророк в качестве монет использует женщин.

Серебряный солнечный луч скользнул по ее фигуре, и на мгновение все в ней – от складок шелкового хитона до накрашенных губ – замерцало. Сейчас они оба казались неземными – слишком прекрасными, слишком чистыми на этой загаженной мостовой, среди грязных душ.

– Верно, – кивнул Келлхус. – Они спрашивают: где золото? – Он искоса глянул на нее и улыбнулся. – Или в твоем случае…

– Где большой палец? – покаянно произнесла Эсменет.

«Большой палец» – так в Сумне называют фаллос. Почему так больно слушать ее, когда она вспоминает старые словечки?

Келлхус усмехнулся.

– Они не понимают, что золото влияет на наши ожидания и мы сами придаем ему смысл… – Он помолчал. В глазах его светился смех. – То же самое касается и больших пальцев.

Эсменет скривилась.

– Даже для Элеазара?

Священная свита остановилась. Они подошли к пятачку-перекрестку в лабиринте улочек Героты. Из каждого окна высовывались испуганные лица. Кто-то из Людей Бивня упал на колени, с обожанием взирая на Келлхуса. Стражники из Сотни Столпов смотрели вдоль улочек, словно могли видеть, что там, за углом. Кто-то нарисовал лотос на выщербленных карнизах домов. Где-то плакал ребенок.

Встряхнув львиной гривой, Воин-Пророк рассмеялся и глянул в небо. И хотя Ахкеймион ощутил заразительность этого смеха, неестественную потребность веселиться по великому и малому поводу, скорбь лишила его воодушевления. Анасуримбор Эсменет огляделась по сторонам, преисполненная застенчивой радости. Встретившись с его опустошенным взглядом, она отвела глаза.

И взяла мужа за руку.

Караот. Древняя твердыня ксерашских царей.

Командиры Священного воинства собрались в ее разрушенных стенах, с восхищением и нетерпением оглядываясь вокруг. Они ожидали Воина-Пророка. Ахкеймион краем уха услышал слова лорда Гайдекки: тот утверждал, будто в ночном ветре звучат бессвязные речи царя Шиколя. Колдун заметил, как кто-то из людей Готьелка подбирал осколки мрамора.

Еще в первый день осады Ахкеймион увидел возвышавшийся над черными городскими стенами Героты Караот. Он знал, что цитадель была заброшена после возвышения Тысячи Храмов, еще в дни Кенейской империи, но думал, что ее разрушили фаним. Потом Гайямакри открыл ему, что на самом деле кианцы почитали Караот как священное место. А почему бы и нет? Ведь многие айнрити считали его самым сердцем зла.

Первые стены были снесены, и изнутри виднелись здания цвета слоновой кости. Нильнамешская чувственность сквозила в пузатых колоннах, пилястрах, винтовых лестницах, которые никуда не вели, и четырехкрылых сифрангах, стоявших по сторонам каждого порога. Даже лишенный крыши и полуразрушенный, дворец казался чересчур тяжелым, хотя совсем не походил на циклопические строения древней Киранеи или Шайгека с их колоннадами и переходами. Уцелевшие арки показывали, что древние ксерашцы имели зачатки знаний о напряжении и нагрузках. Но громоздкое строение было иным – все в нем предназначалось для поддержки незримого веса.

Неужели здесь и правда правил Шиколь? Как большинство айнритийских детей, Ахкеймион вырос на сказках о старом развратном царе.

– Веди себя хорошо, – говорила ему мать, – или он тебя найдет и сделает с тобой такое, что и сказать невозможно!

Ахкеймион ждал, стараясь не глядеть на Эсменет, сидевшую на золоченом стуле в четырех шагах от него. Он стоял около широкой арки того, что некогда было возвышением аудиенц-зала. Ступеньки и кольцо пилястров с уцелевшими ложными перекрытиями отделяли это место от большого зала. Согласно «Трактату», ксерашские цари правили, не вставая с постели, а Шиколь особенно прославился тем, что развлекался с детьми, отделенный от придворных лишь ширмами. Зная, как предвзято историки описывают нелюбимых героев, Ахкеймион всегда считал эту сказку пропагандой. Однако в самом центре возвышения действительно стояло каменное основание для чего-то вроде ложа.

Возможно, там был алтарь.

По огромному залу с массивными колоннами, где водрузили знамена завоеванных земель, разбрелись Великие и Малые Имена. Белые стяги с черно-золотыми вышитыми символами Бивня и Кругораспятия были растянуты между колонн. В поисках Воина-Пророка Ахкеймион оглянулся через плечо на лестницу, что вела от возвышения к разрушенной галерее наверху. Келлхуса он не увидел, но уловил какую-то трепещущую черную точку над дальней сетью улочек и переулков, окутанных дымкой. Он моргнул, нахмурился… Что за Метку он ощутил?

Чародейскую птицу?

– Мы прибыли! – раздался звучный голос.

Ахкеймион вздрогнул и снова оглянулся на лестницу. Келлхус спускался по ней. Его борода была заплетена, как в древнем Шире, а белое одеяние расшито золотом. Странно – даже ужасно – было ощущать на нем Метку. Она пачкала его, хотя и сулила невероятное будущее.