Лада Кутузова - Изгнанники Темногорья

Приш хватается за первое воспоминание детства, но то ускользает. Приш яростно пытается восстановить его в памяти, но вязнет. Зеленое вытесняется сначала черным, затем стальным. Приш задыхается – дым разъедает легкие, вата забивает глаза и нос.

Но он прёт вперед как… Сравнение исчезает. Ну прёт же?! Как кто? Он еще показывал этого… Кому? Страх колет в сердце. Он всё забыл! Даже простые слова. Даже имена близких. Зеленое… Зеленая трава. И по ней ползет муравьишка. Приш ставит на его пути палец, но муравей переползает препятствие.

«Прёт, как муравей!» – смеется Лиза. И Приш вместе с ней.

И кто-то тянет яблоко. Еще немного, и имя обретет плоть. Но изображение подергивается рябью. И двигаться невозможно, ноги путаются в пакле. Надо выбираться, но Приш не в состоянии. Он не муравей, чтобы не сдаваться, всего лишь подросток. Но что-то заставляет идти, и он прёт, как муравей. И яблоко совсем рядом. Приш тянет руку и почти хватается за него, но то снова удаляется.

Приш чувствует, как колет в спину. Он достает из мешка венок. Желтизна соломы и индиго васильков: венок, подаренный сумасшедшим стариком. Огородником его звали. Яблоко возвращается, и Приш ощущает его вкус. Марта и Вилли! Имена приемных родителей стали реальностью. И огромное облегчение: он Приш – сын Марты и Вилли. У него есть сестра Лиза. И Алиса – девушка, которую он любит. И он желает возвратиться в Яблоневую долину.

Всё залито золотом. Медное золото, желтое, белое. И Мёнгере растворяется в нем. Весь мир охватило солнечное мерцание, и Мёнгере сдается. Она сама становится светом. И слышен вкрадчивый шепот:

– Этот мир достоин, чтобы его утопили в свете, милая.

Менгере знала одно существо, которое звало ее милой. Оно походило на человека, но не было им.

Она в коридоре, который кажется бесконечным. Ее окружают высокие мрачные стены – в храме почти нет окон. Мёнгере ускользнула от жриц, ведь так хочется побегать в удовольствие, а не сидеть взаперти. Она спешит к выходу, но теряется в лабиринте поворотов.

– Мёнге! – слышит она крик за спиной и ускоряет шаг.

И вдруг на ее пути возникает жрица. Мёнгере не успевает затормозить и врезается в нее. Сейчас ее выдадут! Но та лишь прижимает девочку к себе и гладит, гладит по волосам.

Странно. Эпизод всплыл неожиданно. Ничего подобного Мёнгере не помнила. Сколько ей тогда было? Три года?

– Тебе не нужна память, – услужливо подсказывает тот же голос. – Ты станешь править миром, милая. И он захлебнется светом.

Да! Она же мечтала об этом. Все страны поклонятся ей. Мёнгере станет правительницей континентов, в ее честь зазвучат торжественные гимны.

– Умница, ты достойна этого, – соглашается голос. – И покараешь несогласных. Вольешь в их глотки раскаленный свет.

Особенно той, желтоволосой. Возомнила, что краше Мёнгере, посмела нарушить совершенство. Мёнгере сама изуродует ее личико, отрежет фарфоровый носик.

– Ты свет, милая, тебе можно всё, – успокаивает голос.

Мёнгере не помнит имени удачливой соперницы, да и название Алтанхота покрылось песком. Только ярость слепит глаза как…

– Свет. И ничего, кроме света.

Кто же все-таки та женщина, которая гладила ее?

– Не думай о ней, – голос обеспокоен, – она этого недостойна.

И всё же… Слово уплывало, словно рыба в мутной воде. Ее учили охотиться с гарпуном, стоя подолгу в реке. Странная подготовка к трону. И ощущение, что она промахнулась.

– Мир ждет тебя! Что ты прицепилась к этому обрывку? – голос взревел. В нем слышалось голодное нетерпение.

Женщина гладила девочку по волосам и прижимала к себе, пользуясь возможностью. Лица жриц всегда были скрыты платками, такой же Мёнгере носит, чтобы спрятать шрамы. И она не знает, как выглядела ее мать.

Мама! Та жрица была ее матерью. Конечно! Мёнгере плачет, слезы оставляют жгучие дорожки на лице, и шрамы полыхают. Но Мёнгере не замечает этого: она счастлива. Ей удалось воскресить прикосновение мамы. Та перестала быть бесплотной тенью.

– Она тебя предала, променяла на другую дочь, – голос разочарован. – А ты ее простила. Ты слабая. Тебе никогда не стать несущей свет.

Мёнгере согласна: да, ей не стать. Она хочет просто быть счастливой. И чтобы исчезли рубцы с ее лица. Странное желание для бывшей правительницы. Но ей этого вполне достаточно. И золото вокруг плавится и оплывает.

– Думал, что от меня осталась лишь оболочка, – делился Глеб. – Ухватиться было не за что. Даже слова пропали.

Приш кивнул: знакомо.

– И пустота внутри, точно таксидермист набил воздухом, – продолжал поэт.

Хухэ тявкнул, соглашаясь – фенек всё же последовал за ними. Глеб опустился на колени и осторожно погладил Хухэ.

– Тебе тоже досталось?

Тот притих, дав дотронуться до себя. Лишь Мёнгере безмолвствовала: не пожелала рассказать.

Когда вышли из пустоты, у Глеба точно огромная тяжесть с сердца свалилась: думал, что никогда не вспомнит своих стихов. Да, разучился сочинять, но забыть написанные – еще хуже. Но вот последнюю строфу он так и не восстановил. Словно она послужила ему пропуском из пустоты. Но надо попробовать. Глеб мысленно вернулся в день переводного экзамена.

…Лис вылетел из аудитории довольный.

– Пять! – эмоции его переполняли.

Его сразу же обступили:

– Рассказывай, как прошло.

По словам друга, ничего сложного не было. Стило особо не прикапывалась, даже нашла, что недурственно. Вогон Джельц – прозвище уже приклеилось к председателю – проворчал насчет большого количества соединительного союза «и», но зато похвалил рифму.

– А Аврора? – спросил Глеб.

– Ничего, – растерялся Лис. – Промолчала.

Странно. На нее не похоже.

Наступила очередь Глеба. Он вошел в кабинет и представился: Черный Поэт. Стило тут же фыркнула: видимо, псевдоним показался ей неудачным. Вогон Джельц кивнул:

– Начинайте, молодой человек.

Глеб покосился на Аврору: она не поднимала глаз, будто увидела на столе что-то ужасно интересное. Ему захотелось заорать, стукнуть по стене, чтобы с нее слетела эта показушная безмятежность. Черт, она же тоже поэт! Что им до правил, установленных другими людьми?!

Глеб не воспарил, взметнулся к потолку, чувства бурлили. Он не читал стихи, бил ими, точно кнутом. А Аврора всё так же сидела с равнодушной маской на лице. И заключительный аккорд:

Глеб не спустился, рухнул на пол, обессиленный. После такого выплеска хотелось одного: сбежать ото всех. Но надо выслушать вердикт комиссии. Первой начала Стило:

– Хм, средненько. Из положительного: много экспрессии, чувств. Вот это удачно: «Мёртвое сердце. Осколки. В хлам клетку грудную режут». Борьба человека со своими страстями. Но мне кажется, Черный Поэт, это не самое удачное ваше стихотворение. Вы можете лучше.