Лада Кутузова - Изгнанники Темногорья

– Прошу подари мне вечную молодость и красоту, – взывала она.

Из нарисованного многоугольника повалил дым, свет замерцал. Тени стали вырываться из зеркал. Одна из них проникла в Лику.

Изображения исчезли, а затем Глеб заметил в отражении позади себя призрак – Лику Нову.

– Спаси меня, – попросила девушка. – Я не этого хотела. Не думала, что получится вот так. А потом стало поздно – я потеряла власть над собой.

– Что мне надо сделать? – спросил Глеб.

Но ответа не последовало – привидение исчезло, а самого поэта вышвырнуло обратно.

Шепот стал сильнее, зеркала шевелились – они напомнили Глебу лепестки хищного растения, которое питалось насекомыми. Казалось, еще немного, и Глеба проглотят и переварят.

– Я знаю, кто ты! – заорал Глеб.

Серебряная поверхность заходила ходуном, словно кто-то старался прорваться через амальгаму.

– Молчи, – голоса нарастали.

– Знаю! – повторил Глеб.

Лица замелькали в хороводе. Они выглядели одновременно встревоженными и угрожающими.

– Замолчи! – взревел монстр.

– Тебя зовут не Дели и не Без де Лица, и даже не Без Лица, – Глеб выкрикивал изо всех сил. – Ты Лика Нова – хозяйка дома! Девушка с глазами, похожими на вишенки.

Послышался стеклянный звон – одно из зеркал лопнуло. Украденные у прохожих облики рассыпались. А Глеб продолжал:

– Твой настоящий портрет спрятан в лабиринте. Ты как сдобная булочка: хорошенькая и аппетитная. А волосы украдены у ночи – такие же черные и шелковые. К ним хочется прикоснуться. И губы – целовать!

Глеб не скупился на комплименты, а дом стонал на разные голоса.

– И ты очень красивая! – последнее поэт произнес шепотом, но этого хватило.

Сверкающие осколки взлетели в воздух, зеркала бились одно за другим. Стеклянный дождь обрушился на поэта, угрожая иссечь в решето. Глеб успел лишь укрыть голову руками. А затем всё стихло.

Он открыл глаза: надо же, обошлось. Рядом стояли Приш и Мёнгере, целые и невредимые. Только очень испуганные. И ни одной царапины ни на ком, что удивительно! А еще висел портрет Лики. Глеб подошел к нему и попрощался. Показалось, что девушка кивнула в ответ. Да, это та самая комната, в которой он был.

– Надо убираться, – произнес Глеб. – И быстро.

Никто не спорил.

Они забрали вещи и выбежали на улицу, где их ждал Хухэ. Даже с кухни ничего не прихватили. А дом словно ждал этого момента. Глубоко вздохнул, по стенам побежали трещины, крыша просела, и, наконец, он рухнул, оставляя после себя облако пыли.

– Не мешало бы табличку предупреждающую повесить, чтобы никто сюда не совался, – произнес Глеб. – Хотя кому нужны развалины?

– Думаешь, здесь до сих пор опасно? – поинтересовался Приш.

– Уверен, – Глеб закинул рюкзак за спину и отправился прочь.

Остальные последовали за ним.

Приш снова споткнулся. Деревья так долго росли, что мощным корням стало тесно под землей, и они повылезали на поверхность. У Приша корни ассоциировались с пальцами, жадно вцепившимися в дерн. Серые от времени, узловатые и коварные – сложно заметить их, когда крутишь головой во все стороны. А быть начеку приходится, чтобы вновь не попасть в лапы чудовищу, похожему на вязанку хвороста.

Уже пахнет осенью: прелыми листьями, жухлой травой и сухими иголками. И немного влажностью. На деревьях больше желтого и красного, точно кто-то разбрызгал краску. И куча грибов. Боровики растут целыми семейками – от мала до велика. Только нагибайся за ними. Настоящее изобилие. Приш насобирал, чтобы зажарить на обед. Конечно, лучше бы их на сковороде, да с лучком и сметаной, как мама делала, но об этом пока можно только мечтать. Но ничего, когда он вернется…

Приш споткнулся об это слово. Вернется… Надежда на счастливое возвращение таяла. Они остались живы лишь благодаря счастливой случайности. Уже несколько раз были на грани, но обошлось. Когда зеркала взорвались, он думал, это конец. Лишь после найдут его иссеченное тело. А осколки просвистели мимо. Он говорил об этом с другими, и Глеб предположил, что настоящим в особняке было лишь одно зеркало, а остальные – видимость, морок. Но всё равно, до сих пор не по себе, как вспомнишь этот лабиринт.

Путники остановились возле ручья, и Глеб разжег костер. Приш срезал несколько прутьев с ивы, растущей неподалеку, нанизал на них грибы и запек. Хорошо бы, конечно, сделать запас в дорогу – насушить боровиков. Но времени мало. Вчера весь день шли под дождем. Накинули на себя дождевики – одежду из какой-то прозрачной пленки, которую Глеб захватил в городе, где жил ночной кошмар. Но ноги промокли всё равно. Пришлось сушить ботинки, а Мёнгере теперь хлюпает носом.

Продуктов становится всё меньше, и их пополнение – вопрос выживания. Тем более они теперь могут большую ношу тащить – шрамы у Глеба затягиваются, да и Мёнгере окрепла. Хотя Мёнгере и раньше не жаловалась на тяжесть, но частенько отставала. Теперь же держится на равных. Да и вообще, неплохая у них компания получилась, дружная. Только бы добраться до радуги. Приш заметил куст боярышника, усыпанный алыми ягодами. Сорвал одну – с кислинкой. И нарвал еще – запас карман не тянет. Можно будет насушить.

Мысли вернулись в прошлое. Интересно, а Алиса о нем вспоминает? Или забыла уже? Встречается, наверное, с Маттисом и не догадывается, как ему, Пришу плохо. Он постарался отогнать незваные мысли. Нет, Алиса не такая! Она любит его и ждет. Приш достал записку: «Я тебя люблю». На душе полегчало. Словно из-за края насупившегося неба выскользнул солнечный луч и согрел. Приш убрал записку.

Ближе к вечеру лес кончился. Прямо перед путниками раскинулся луг, а за ним – деревня. Сразу за ней начинался молодой пролесок. Ребята остановились.

– Может, обойдем? – предложил Приш.

Глеб посмотрел на небо через стекло: радужный отблеск вспыхнул над селением.

– Нельзя, – ответил он, – придется заходить.

– Но задерживаться не будем, – сказала Мёнгере. – Ничем хорошим это для нас еще ни разу не обернулось.

– Угу, – подтвердил Приш.

Хухэ неожиданно заупрямился. Он встал и отказывался двигаться дальше. Его нос беспокойно двигался. Когда Приш попытался взять фенека на руки, Хухэ оскалился и едва не цапнул. Пришлось вмешаться Мёнгере. Лишь у нее Хухэ успокоился и затих, но продолжал прислушиваться.

Деревня была обнесена частоколом, массивные ворота изнутри запирались на тяжелый засов. Но рядом находилась калитка, через нее Приш и остальные вошли. От ворот дорога разветвлялась на три рукава: центральный и два боковых. Приш дернулся идти прямо, но Мёнгере потянула влево.

– Лучше не показываться, – сообщила она. – Пройдем здесь и на выход.

Хухэ тихонько тявкнул, словно одобряя.