Александр Золотько - Игры богов

Интересно, где сейчас Алый Бродяга? Певец сфальшивил, и Ясик запустил в него кистью винограда. Но не попал. Не хватало сейчас устраивать сцену обид и разочарований. Вон как начинает вибрировать Общая Сила! Завтра, когда все решится… Неужели Алый Бродяга добрался до Проклятого города? Это было бы смешно. С другой стороны – ничего уже не изменишь…

«Осталось немного подождать, – подумал Бродяга. – Совсем немного. До того момента, когда солнце скроется за горизонтом. И вот тогда…»

Этот день он провел в подвале Черного храма с тремя десятками других пленников. Его даже не допрашивали, когда поймали после того, как он спрыгнул с самым таинственным видом с городской стены прямо перед патрулем. Лазутчик, ясное дело. Он даже некоторое время убегал от стражников, петляя по улочкам, но потом споткнулся, упал, захромал и был схвачен.

Хорошо, что его не пытали. Могли бы возникнуть вопросы, отчего это раны мгновенно заживают, отчего сломанные и раздробленные косточки срастаются… Кто-то сообразительный метнулся бы к алтарю, и Разрушитель смог бы разобраться с Бродягой, не выдавая себя. Но защитники Проклятого города не интересовались военными секретами осаждающих. Им нужны были люди для жертвоприношения.

Пленных, захваченных во время ночного столкновения, они казнили не сразу. Поделили их на группы, чтобы не пустовал алтарь. Чтобы жертвы были постоянными. А завтра, когда пленники и преступники закончатся, можно будет сделать вылазку из города. Как бы там ни распорядилась судьба, а десятка два-три пленных обязательно захватят. Опыт в этой области уже был большой.

После захода солнца, знал каждый защитник города. После захода солнца, знал каждый пленник. И все ждали захода солнца.

Пленников, предназначенных в жертву, связали попарно, потом продели цепь, соединяя пары вместе, как в детской игре. Охрана действовала ловко, привычно. Пленники охранникам не мешали. Им не давали шанса вмешаться и нарушить привычное течение обряда.

Жители города стояли на площади перед Черным храмом. Стояли молча и неподвижно. Когда послышалось бряцанье цепи, люди расступились, открывая путь к храму.

На площадке, выложенной черным мрамором, стоял царь. На нем были те же одежды, что и в роковой день, почти пять лет назад. И в руке был тот же меч. Царь ждал, и на лице его было поровну усталости и обреченности. Не в человеческих силах так долго сохранять ярость и отчаяние. Нужно было просто жить. Просто защищать город. Просто приносить жертвы Разрушителю. И надеяться, что он выполнит их просьбу. Снизойдет до нее, пока они все еще не погибли.

Младшему ребенку в городе было четыре года. Люди не рожали детей. Уцелевшие повитухи не принимали роды, а убивали неродившихся детей. Никто не хотел обрекать на мучения еще и их.

Не было ни барабанов, ни музыки. Лишь шаркающие шаги обреченных да позвякивание цепей. Бродяга был в предпоследней паре. И он не видел, что именно происходило впереди. Только слышал.

– Мы приносим жертву только одному богу, – хриплым голосом сказал царь.

– Мы все, – прошептали жители города, и шепот этот взлетел к темному небу.

– И просим только одного, – сказал царь.

– Мы все, – сказали жители города.

– Прими эти жертвы и разрушь весь мир! Мир, исполненный боли и печали… Убей нас!

– Нас всех, – сказали жители города.

Кто-то из связанных закричал. Цепь дернулась. Влажный хруст раздираемой плоти.

– Тебе! – чуть повысил голос царь. И снова крик.

И снова: «Тебе!» И крик. Хруст. «Тебе». Крик.

Бродяга посмотрел на человека, с которым они были связаны. Мужчина лет тридцати. Крепкий. И уже мертвый. Равнодушно смотрит перед собой, не замечая, что царь подходит к ним все ближе.

«Тебе». И стон.

Никто из пленников не попытался бежать или сопротивляться. Даже в подвале они не разговаривали, а молча смотрели перед собой. Они уже мертвы. Их назначили в жертву. И от них уже ничего не зависит.

Бродяга увидел, как окровавленная рука царя подняла над головой новое сердце, мгновение держала его, а потом швырнула за спину, на черный мрамор.

– Тебе! – тихо сказал царь. Люди молчали.

Царь приблизился к следующей паре. Ударил мечом, вырвал сердце. Поднял. Бросил. Снова ударил мечом. И новое сердце упало среди трех десятков других. Некоторые из них все еще сокращались, пытались гнать несуществующую кровь к несуществующему мозгу.

Напарник Бродяги чуть расправил плечи, словно помогая царю нанести удар точнее.

– Тебе! – сказал царь.

Кровь брызгами ударила в его лицо, уже залитое кровью других. Рука, поднявшая сердце, казалась покрытой алым лаком. Бродяга ждал. Вот сейчас. Сейчас.

Все происходящее вдруг замедлилось. Медленно-медленно царь шагнул к Бродяге. Повел мечом. Лезвие было тонким – его, видно, часто точили. Каждый день.

Меч медленно приближался к груди Бродяги. Плыл. Полз. Кажется, он даже извивался, как змея. Лезвие коснулось груди Бродяги.

Легкая боль. Укол. Бродяга успел почувствовать этот укол прежде, чем боль вспыхнула у него в груди. «Как больно, – подумал Бродяга. – Как больно и как долго». Он забыл, что может быть ТАК больно. Люди думают, что боги не чувствуют боли. Как больно!

Рывок – и перед глазами полыхнуло кровавым.

– Тебе, – услышал Бродяга.

Слово донеслось до него словно издалека, словно сквозь толщу воды.

Удар – и боль швырнула Бродягу вверх, скомкала его, сжала, как рука царя сжимала сердца принесенных в жертву. Сжимала его сердце.

Бродяга увидел всех на площади перед Черным храмом. Он словно стремительно взлетал, оставляя внизу и площадь, и царя, и свое тело… И боль ни на мгновение не отпускала его.

Люди, замершие на площади, глядящие на убитых. Люди, медленно и осторожно выбирающиеся из лагеря у моря и крадущиеся между деревьев по горному проходу к Проклятому городу. Чтобы убить тех, кто стоит на площади и смотрит на принесенных в жертву.

Бродяга попытался крикнуть, но у него не было рта, чтобы кричать. Он был просто сгустком боли, стремительно несущимся… Куда? Это не он летел, проваливаясь в боль, это весь мир начинал убегать прочь от него… Или, наоборот, мир что-то закручивало вокруг Бродяги, яростно комкало, заталкивая в Бродягу. Весь мир. Камни и деревья. Звезды. Не бронзовые заклепки, а настоящие, пылающие, колючие сгустки. Их тоже вминало в клочок боли, который еще мгновение назад звался Бродягой… Алым… Еще… Его звали как-то еще. Он помнил… Он был на грани воспоминания… Изначальный день…

Боль. Ужас. Отчаяние. Бездна.

Откуда берутся боги? – голосом Беса спросила Бездна. Откуда? Это так просто – стать богом, сказал вынырнувший откуда-то из темноты Плешивый. Так просто! Вы сами убьете друг друга, крикнул Бродяга… Алый… Кто? Кто?