Александр Шапочкин - Попаданец 2.0 [Litres]

– Ты не поверишь! – по голосу Гуэня я понял, что сейчас будет очередной экскурс в историю. – Когда наши деды проср… пролюбили все мэллорны и развалили нашу Великую Империю Лун, на её руинах, помимо того куска, что остался за детьми Эльматэрацу, образовалось два человеческих уродца. Королевство Серентия и Великое княжество Умбрийское. Ну, с первыми-то всё понятно. Я уже вроде рассказывал о бунте цветных повязок, так вот, катализатором восстания и дальнейшей смены династии, а также становлению современной Серентийской монархии послужили расположенные в её столице, Селуне, Магическая и Военная академии. Они сместили старую династию, марионеток Островной Империи и, надо сказать, к удивлению моих сородичей, построили нечто вменяемое…

Гуэнь кивнул своим мыслям и продолжил:

– …во всяком случае, жизнь в Серентии куда лучше, нежели у нас в Царстве Мико…

– Царстве Мико? – переспросил я.

Зацепившись за знакомое слово, воображение нарисовало классическую девушку-служительницу из японского синтоистского храма, в белой рубахе с широкими рукавами и ярко-красных хакама. Много девушек. Много-много девушек с эльфийскими ушами, во главе с самой главной, напялившей на голову шапку Мономаха. Я потряс головой, отгоняя видение, и, чтобы эльф не заметил моей улыбки, отвернулся, вроде бы как заинтересовавшись проносящейся мимо обочиной.

– Так теперь называется моя страна, – тяжело вздохнул Гуэнь, явно бывший поклонником давно почившей империи. – На понятный тебе язык, «мико» переводится как «кусочек луны».

– Понятно. Так что там эта Умбрия?

– А в Умбрии своих академий не нашлось. Да и откуда им там взяться, строили-то их мы в Селуне и для себя, это уже потом люди почти вытеснили наших криворуких дармоедов. В любом случае эта страна так и осталась под влиянием Империи Островов вплоть до того момента, как островитяне сами развалились, не выдержав конкуренции с Серентией и Землёй Знаний. Иноземцы были совершенно не заинтересованы в развитии нашей бывшей северной провинции и… в общем, ничего хорошего умбрийцев не ждало. Их рассматривали как сдерживающий фактор для развития соседних государств, насаждали ненависть к детям Эльматэрацу, а серентийцы так и вовсе были объявлены источником всех бед.

Эльф тяжело вздохнул и на несколько минут умолк, а затем, когда я уже начал думать, что разговор завершен, внезапно продолжил:

– Когда заморское влияние ослабло, Великое княжество наводнили эмиссары из Святой Земли. Быстренько нашлись недовольные. Князя посадили на кол, затем сожгли, а то, что осталось, повесили на главной площади. Ну а затем бунтари объявили о создании этой самой «республики». Во главе встал кнесс, которого раз в два года выбирает народный сход, вот только «народу» в том сборище и нет вовсе. Богачи, тати, да потомки бунтовщиков – наследственные «сходцы».

– Тати… в смысле «тать»? Преступник? – уточнил я, в который раз вспоминая науку деда Тараса. – Или в этом мире у этого слова есть какое-то другое значение?

– Они, конечно, бандиты, – задумчиво ответил эльф. – На мой взгляд, это священнослужители, последователи Умбрийской Унии, почитающие Святой Престол как единственного проводника воли Всеблагого. В отличие от не признающей слова Престола Серентийской церкви и отторженцев Островного Союза. Но это не важно. Так вот. Республика это такая штука, в которой никто ни за что не несёт ответственности. Народный сход так и вовсе неподсуден, а кнесс не отвечает за то, что натворили его предшественники. Даже если это тот же самый человек, которого переизбрали на новый срок. Именно по этой причине Умбрия потеряла вот эти земли. Почти полторы сотни умбрийских баронов, отказавшись признать Республику, заключили Пакт и откололись от сошедшей с ума страны. Их ещё теперь называют Королевством Вольных Баронств. А кое-кто так и вовсе в Серентию ушёл.

– М-да… как-то знакомо, – прошептал я себе под нос, но Гуэнь, похоже, услышал.

– Что знакомо?

– Да так, – отмахнулся я. – Ты что обсудить-то хотел?

– Так вот как раз этот самый момент.

– Какой?

– С перевалом, который за умбрами остался.

– А что с ним не так?

– Пилить нам до него с нашей-то скоростью почти неделю…

Я тихо взвыл под взглядом мягко улыбающегося от подобной картины эльфа.

– …а там, – ухатый выдержал классическую, мхатовскую паузу, – умбрийцы.

– И что? – драматичность хода я оценил, но причины беспокойства так и не осознал.

– А то, что в зависимости от того как их левая пятка почешется, можем проехать, а можем и полечь всем скопом. Как эльфо-серентийские шпионы, – Гуэнь крякнул и тряхнул головой. – Засевшие на перевале умбрийцы – непредсказуемы. Официально Пакт и Республика более сотни лет живут в состоянии войны, а с Королевством и Царством отношения хуже некуда. Правда, это не мешает им торговать со всеми подряд, да и наёмничают они, как ты мог видеть, там, где побогаче. Вот только от этого одиноким путешественникам ничуть не легче.

– Я согласна с мастером Гуэнем, – раздался голос баронессы, и её голова высунулась из прорези клапана. – Ехать через занятый умбрийцами перевал очень опасно. К тому же вполне возможно, что там нас будут ждать представители Изумрудного ковенанта.

Девушка на секунду замялась.

– Сэр Игорь, мастер Гуэнь. Я искренне прошу прощения как за недавнюю непристойную сцену, так и за то, что ненароком подслушала часть вашей беседы.

– Ох! Нет причин для беспокойства. Мы прекрасно понимаем ваше состояние, вызванное непристойными словами Бруно-има. Насчёт же нашего разговора… Вы понимаете, леди Мари-аян, – тут же затараторил эльф. – Игорь-им долгое время провёл вдали от родного дома, и внешнеполитическая обстановка среди государств-наследников Великой Империи Лун немного стёрлась из его памяти…

Контрабандист запел соловьем, пытаясь объяснить баронессе то, как якобы знатный представитель высшего света королевства может не знать простейших вещей, связанных с соседними странами. Де’Жеро слушала его не перебивая, а в глазах у неё читалась… даже не уверенность, а искренняя вера в то, что плёл ей этот пройдоха. Похоже, что она ни на секунду не сомневалась в моём статусе. И даже если бы мы принялись обсуждать, как ловчее сдать её врагам, Мари всё равно нашла бы в наших словах некий сакральный смысл. Проше говоря – придумала бы для себя объяснение поведению благородного человека, спустившегося с самого Олимпа местной аристократии.

Подобное совершенно некритичное отношение к незнакомцам, а по сути к откровенным проходимцам, не то что бы раздражало, но окончательно сформировало для меня образ Мари де’Жеро как тепличной девушки, живущей своими мечтами и совершенно не приспособленной к встрече с суровой действительностью. Впрочем, я быстро оборвал себя, запретив делать какие-либо окончательные выводы относительно этой женщины.