Анастасия Коробкова - Рай для закалённых [СИ]

Я и мое окружение относились к "второй волне" - к "интеллектуалам". В нас тренировали емкость памяти и быстроту мыслительных операций, мы были холоднее.

Эти различия казались понятными и непреодолимыми, но раньше я не предполагала, что одна "волна" к другой может относиться настолько пренебрежительно, даже враждебно...

- Яйцеголовым? - уточнила я. - Вы так о нас думаете? А нам, значит, нужно считать вас тупыми?

Это было бы несправедливо. Представители "первой волны", хотя и не способные за полминуты в уме решить дифференциальное уравнение, в аналитике нам ничуть не уступали, однако обида требует компенсации.

Микаэль дурашливо изобразил испуг.

- Я что, прямо сейчас развязываю классовую ненависть?! Нет-нет, что ты, мы вас очень уважаем, ценим и без колебаний отдадим свои жизни, защищая вас, если понадобится.

Это я и без него знала - в смысле, что они за нас отдадут жизни. Их так настроили. Саша всегда неосознанно искал, от чего бы меня защитить, и, поскольку в настоящем такой необходимости не возникало, он пытался обезопасить мое будущее, обучая некоторым приемам самообороны.

Может быть, их пренебрежительное отношение - всего лишь ответная реакция на нашу подразумеваемую большую ценность? Хе-хе.

- Короче, поищи подружку среди своих.

В светлых глазах Микаэля загорелась улыбка.

- Мне нравишься ты. В тебе точно есть потенциал живого человека.

Проглатывая мое мысленное возмущение, он помолчал, а потом вдруг пустился в объяснения:

- Твоя жизнь изменилась. Лучшее средство смириться с этим - измениться самой. Тебе нужно пообщаться с моими друзьями, чтобы хоть узнать, насколько ярче может быть жизнь, и захотеть жить в полную силу. Увидишь - тебе понравится.

Кому нравится слышать, что ему надо измениться? Я, сцепив зубы, подавляла раздражение.

Микаэль вдруг бросил взгляд через плечо:

- Улыбайся. ОН смотрит.

Это усиленное "ОН" развернуло перед моими глазами отражение Игоря, стоящего на посадочной площадке, сцепив руки на груди, и прилагающего явные усилия для того, чтобы сохранить равнодушное выражение. Злая радость на миг отогрела сердце, но его тут же ужалила догадка: Микаэль все это время сидит здесь со мной и точит лясы только ради того, чтобы помучить Игоря! Зачем? Как он узнал?

Эта излишняя осведомленность меня разозлила, и я спросила ядовито, будто не заметив мысленного послания:

- Который?

Микаэль улыбнулся во весь рот, точно заставив остолбенеть всех девочек, которые за нами в этот момент наблюдали.

- Я буду к тебе приезжать.

Еще новость. Что ему сделал Игорь?

- Мы не знаем, куда нас везут.

- Это не тайна. Я найду. Кстати, открой для меня канал в своей "тишине".

- Вот уж точно ни к чему.

- А если захочется поболтать с кем-то, кто может о тебе позаботиться?

- Поговорю с братом.

- Брат очень далеко.

А Микаэль все-таки слишком осведомлен.

К школе подошел тягач с тремя жилыми модулями - нашим будущим домом. Скоро отправление. Значит, с минуты на минуту будет транспорт и для нас.

Я сошла с мотоцикла. Микаэль встал и достал из багажника сумку. Похожие на сладкую парочку, мы дошли до толпы на площадке, где он, поставив сумку на скамью, обдал меня и двадцать кубометров окружающей атмосферы зашкаливающим за все мыслимые нормы шквалом обаяния.

- Не скучай. Увидимся.

Махнув ладонью, он повернулся и пошел к мотоциклу.

- Это ведь не Кастор? - спросила Вероника.

- Это Микаэль, - ответила я.

- А, из вчерашнего происшествия в магазине? - вспомнила Светлана.

- Ну-ну, уже по рукам пошла, - шепотом, но громко резюмировала Наташа. - То один, то другой.

Микаэль сел и уехал.

Я ловила эмоции Игоря. Он спрятал их, оставив меня в пустоте одиночества - абсолютного одиночества, потому что из всех людей на планете, как никогда раньше, мне нужен был только он.

Микаэль оказался не из тех, кто разбрасывается обещаниями.

Ровно неделю мы были честно предоставлены сами себе.

Неделя - срок, в который нас не надо было беспокоить вообще никому, необходимое самое тяжелое время, когда мы, не замечая, что едим и где спим, решали, чем именно будем заниматься.

Нам "на растерзание" отдали очень красивый ландшафт - заросшее хвойным лесом подножие горы с небольшим озером - и мы сразу поняли, что действительно перешли на следующий уровень. Все территории, где мы оказывались раньше, надо было украшать, то есть от нас требовалось всего лишь дать волю фантазии и ничем ее не ограничивать. Теперь задача стояла гораздо сложнее - не испортить.

Мы вытоптали все сугробы в радиусе полкилометра, несчетное количество раз проваливаясь в них с головой: нам была необходима наиболее полная картинка местности, запечатленная с разных ракурсов. Кто-то залезал на деревья - с обязательным последующим падением в снег - и давал обзор сверху, кто-то выкапывал в заснеженном склоне пещерки и показывал ландшафт оттуда. В тот период каждый из нас утратил свою собственную личность и стал всего лишь частью общего сознания, решающего одну задачу. Мы не спорили, не ссорились и даже не разговаривали, испытывали один и тот же азарт, осваивая новую позицию, и общее удовольствие, помогая друг другу залезть куда-то или откуда-то выбраться. Время единения. Редкий период счастья.

На седьмой день мы рассеялись по месту и вошли в "тишину", мысленно удерживая все детали ландшафта, построив таким образом сеть для фантазий - любых, плоских и объемных, красочных и блеклых образов, которые прилетят на эту приманку. Они долго не появлялись. Наконец кто-то, самый легкий и свободный, пропустил один крупный образ - жилую башню из искусственной скалы с крышей из крон деревьев - и в брешь, возникшую в данности, вслед за этим полились новые картинки, которые мы теперь только успевали расставлять по местам. Откуда-то появилось и предназначение нашего проекта, которое учителя уже придумали за нас, но нам не сказали (возможно, это часть экзамена на ориентацию в информационном пространстве) - биологическая научная станция, и все последующие детали уже были связаны с этим предназначением.

Занимаясь этим, мы вошли в состояние эйфории, когда все происходящее воспринимается волшебным и радостным, и с того момента наше творчество попало под контроль физиологии: как только количество эндорфинов в крови достигло предела безопасности, мы перестали воспринимать новые образы. Произошло это не одновременно у всех. Традиционно первыми "выпали" пятеро излишне эмоциональных, еще семеро продержались чуть дольше (в прошлый раз вторым этапом отключилось девять человек, значит, за год еще двое стали более сдержанными), и, наконец, один за другим из транса вышли последние шестеро - они и закрепили итоговую идею.