Анастасия Коробкова - Рай для закалённых [СИ]

Боль в очередной раз пробила химический барьер и приступила к новой экзекуции. Она разрушила иллюзию благополучия и напомнила, почему я нахожусь в этой огромной, величиной с гостиную в родительском доме, палате, лежа на высокой жесткой кровати в окружении медицинских приборов - в наименее уютном из всех мест, где мне приходилось ночевать. Кнопка вызова персонала, вмонтированная в столик возле изголовья, маняще блестела в полутьме палаты, но мне не хотелось никого звать. Я была рада своему внезапному одиночеству. Что ж, потренируюсь снова блокировать боль - удалось же это прошлой ночью, вспомнить бы только, как...

В больничном холле появился Микаэль. В статном мужчине, стремительно вошедшем через дверь и резко остановившемся прямо напротив окна моей палаты, я узнала его не сразу - жалюзи мешали рассмотреть привычные детали. Он несколько минут неподвижно стоял, не делая никаких попыток осмотреться, найти меня или сделать еще хоть что-нибудь, чем замечательно отвлек мое внимание от боли, и в эту пустоту, образовавшуюся в моих мыслях и ощущениях, опять полезли мысли о Президенте.

Разве можно было забыть главный вопрос, который следовало ему задать: "Господин Президент, как Вы к ЭТОМУ пришли?!"

Я вдруг испугалась тона, в который неожиданно окрасилась улетевшая вдаль мысль: он был по-особенному, не свойственно мне гладок, то есть нежен и тверд одновременно.

"Меня научила мама, - вдруг пришел ответ неизвестным голосом со знакомой надтреснутой ноткой, на секунду вернувшей меня в прошлую ночь. - У нас с ней сразу после моего рождения установилась удивительная связь: мы чувствовали и понимали мысли друг друга на любом расстоянии. Она была умницей, а я принял все ее знания и захотел больше. Захотел знать всё, что знают другие люди и общаться с ними так же".

Это ОН? Он говорит со мной?! Вот это приз...

Из левого коридора вышел Кастор и сразу наткнулся на стоявшего посреди холла, как скала, Микаэля. Микаэль не пропустил Кастора, а Кастор не попытался его обойти - они замерли вплотную друг к другу. Между ними что-то происходило в "тишине". Но это меня не взволновало.

"Почему Вы пришли в "Каменное соло" на наш зачет?"

"Тебя это удивляет? Меня очень интересуют успехи молодых нашестранцев, ведь именно вы должны стать основой того, к чему я стремился".

"Меня это удивляет, потому что архитектура немного значит для нашей экономики..."

"Архитектура значит очень много для людей. Я хочу, чтобы нашестранцы любили Нашу Страну, а человек так устроен: он любит красивое. Он благодарен тому, что о нем заботится. У меня на вас, архитекторов, большие надежды. Вы должны сделать Нашу Страну прекрасной и удобной, такой, в которую захочется вернуться даже из рая!.."

Кастор отстранил Микаэля и направился к моей палате. Как не вовремя!..

Что-то трудноуловимое произошло в моей голове, и противная ноющая боль вновь завладела спиной. Микаэль повернулся и вышел из холла.

Войдя в палату, Кастор включил слабый настенный светильник.

- Не спишь? - спросил он.

- Нет, - как можно ровнее ответила я. - Извини, что не даю спать тебе.

Он неодобрительно скривил краешки губ.

- Извиняю.

- Что хотел Микаэль?

Кастор бросил быстрый взгляд на щели между пластинами жалюзи.

- Это он сам тебе скажет.

- Разве он не ушел?

- Ушел. Но обещал вернуться...

Произнося эти слова, он не очень старательно подавлял улыбку. При этом было абсолютно очевидно, что посвятить Микаэлю больше десяти слов он не собирается.

Молчание затянулось, а я не могла понять, на что он смотрит, стоя за моими бесполезными теперь ногами. Вкупе с болью это начало злить.

- Зачем ты приехал?

- Вызвали, - не сразу отозвался Кастор, словно я оторвала его от важного дела.

- Это понятно, - перетерпев короткий сверлящий приступ, заверила я. Странно, но присутствие господина Президента ощущалось так, словно он ждал моего нового вопроса. Только задать его теперь что-то мешало.

- Прости, плохо соображаю по ночам, - вдруг поспешно информировал Кастор и переместился ближе к моему лицу. - Мне тут целый час рассказывали, что с тобой произошло, и как это лечится, причем в разных вариациях. Я запутался. Единственное, что понял - кто-то запретил им делать из тебя киборга...

Снова пауза. Он прикрыл глаза и нервно сжал губы. Скорее всего, последняя фраза должна была прозвучать иронично, но Кастор не смог произнести ее так. Однако он был не заторможен, как не выспавшиеся люди, а скован, будто одновременно был вынужден мысленно заниматься чем-то еще.

- Я сказал, что подпишу согласие на метод лечения, который ты сама выберешь. Я не отказываю тебе в поддержке. Когда нужно, буду рядом...

Он снова замолчал. Я подумала, что могла бы с большей пользой провести эти минуты невероятной связи с Президентом, но не могла подобрать вопрос, который следовало бы задать. Боль давила мысли.

- Почему ты терпишь? - вдруг спросил Кастор. Он часто заморгал, пытаясь выйти из какого-то неприятного состояния.

- Что? - не поняла я.

Он провел пальцем по экрану прибора, из которого выходила впившаяся мне в вену тонкая трубка. Экран засветился и с готовностью выдал две колонки неразличимой для меня информации.

- Боль, - внимательно изучая экран, ответил Кастор. - Всего дел - позвать дежурного врача, который сразу даст обезболивающее.

И как он понял? Даже если я стискиваю зубы, в темноте это не должно быть заметно. Пришлось подобрать правдоподобный ответ:

- Не хочу привыкать. Слышала, что после курса анаболика очень трудно излечиться от зависимости. Не такая уж я неженка, чтобы бояться боли.

- При чем здесь боязнь? - удивился Кастор. - Боль выматывает и меняет личность. Не к лучшему. Ты станешь злой и раздражительной, а друзья разбегутся от тебя в разные стороны.

- Можно ведь отстраниться от боли, - возразила я. - Немного потренироваться, и это станет получаться легко...

- Этот прием не годится, если болит постоянно, - перебил Кастор. - Сначала это незаметно, но потом все, кто пытался так делать, обнаруживали, что вместе с болью отсекли многие другие ощущения, вплоть до эмоциональной чувствительности. Они утратили способность жалеть и радоваться.

У меня в груди похолодело.

- Ты так говоришь, будто это навсегда. Разве я не выздоровею?

Он как-то нехорошо опустил глаза. Потом спохватился и сделал вид, что рассматривает пол под кроватью. Однако, когда он заговорил, его голос прозвучал непринужденно:

- Ходить ты сможешь очень скоро. Сразу после операции, которая запланирована через два дня. Это принципиально, потому что, как они говорят, мышцы, сухожилия и нервы не должны успеть потерять свои функции, чтобы реабилитация прошла быстро и легко. Но вот боль... Болеть будет еще долго. Переломы срастаются медленно, а твои, с осколками, будут заживать не меньше четырех месяцев.