Карен Монинг - Рожденная огнем

Я задрожала от желания, внезапно слишком хорошо поняв, что творилось в голове у девчонок «увидимся-в-Фейри» [14] Пароль для девушек, которые готовы продать всех и все ради кайфа от поедания плоти Невидимых. Они верят, что если съедят достаточно, то станут бессмертными. ( Примеч. ред. ) .

Наши взгляды встретились, и я вздрогнула.

В моем Доме гребаная река крови.

Я буквально видела заглавную «Д» в его глазах и знала, что Дом Бэрронса находится там, где он решил обосноваться, и никому, вообще никому, не позволено там гадить. Месть будет жестокой, и я вовсе не уверена, что не укажу ему на Броди еще до рассвета. За время, проведенное в Дублине, я кое-чему научилась: если позволяешь засранцу уйти, он, как правило, возвращается. До тех пор, пока не лишишь его возможности ходить.

«Краски», — поправила я. Но его первобытные органы чувств наверняка сообщили ему об этом раньше, чем он вошел. Потому что он мог учуять, когда у меня месячные. И даже когда они только должны начаться.

Бэрронс зарычал, сверкнув черными клыками, и я поняла, что, пока он шел по магазину в своем нынешнем состоянии, в нем наверняка пробудились воспоминания о других временах, когда он шагал по залитым кровью полям боя, не зная, что обнаружит. Скорее всего, в прошлом он находил всех, кого знал, за исключением бессмертных компаньонов, мертвыми. Интересно, сколько же он прожил, прежде чем запретил себе проявлять хоть каплю заинтересованности в людях. И каково это — терять всех вокруг, как я потеряла Алину? О да, проще ни с кем не сближаться. Обречь себя на проклятое одиночество.

Зверь Бэрронса всегда на поверхности. Иногда мне кажется, что однажды он не просто превратится, а убежит и никогда больше не станет человеком. Отправится жить в чистой форме, которая ему ближе, или в какой-то другой мир, в шкуре, которую намного труднее убить и в которой ему самому легче жить.

Его темные глаза сверкнули. Черт. Я не знал, что найду. В мире еще осталось кое-что из того, что может тебя убить. Бесит.

Ага, значит, он учитывал вероятность того, что Дэни придет за мной с моим же собственным копьем. Черт. Не знала, вернешься ли ты. Я всегда быстро огрызалась. Бесит.

Он улыбнулся, но улыбка быстро исчезла. Его губы сжались, рот принял очертания, которые я очень хорошо знала. Он думал о том, что хотел бы сделать со мной этим ртом. И уж точно не говорить. Бэрронс не тратит времени на суету. Кто-то другой мог бы сказать: «Надо же, как ты снова стала видимой?» Или: «Какого черта случилось с моим книжным магазином?» Или: «Кто это сделал? Ты в порядке?»

Но не он. Он осмотрел меня, убедился, что я цела, и перешел к тому, что действительно имело значение.

Ко мне. Голой.

Он разделся.

Он сдернул рубашку, и мышцы на его плечах заиграли. Он рывками сбросил ботинки, рванул пояс штанов и позволил им упасть, я тяжело сглотнула. Бэрронс — серьезный боец. И я люблю его член. Мне нравится то, что он им со мной вытворяет. Обожаю его яйца — гладкие и шелковистые. Вот эту полоску в центре люблю лизать, прежде чем обхватить губами его член. А когда вижу, что он потерялся в гладком тепле моего языка, растаял от нежных неторопливых движений, я крепко захватываю его член, сжимаю яйца в ладони и начинаю двигаться резче, чем следовало бы, отчего ему всякий раз сносит крышу. Я одержима его телом и тем, как оно отвечает на мои прикосновения. Он — моя надежная гора, мой мужчина, с которым можно играть, экспериментировать, наблюдать, как высоко я могу заставить его взлететь.

Ни одна татуировка не портила его недавно возрожденную кожу. Смуглый, мускулистый, гладкий — само совершенство. Я уже была на полпути к оргазму, просто глядя, как он раздевается. Ну, не совсем «просто» — рукой я орудовала у себя между ног, а он неотрывно следил за моими движениями. Будучи при-йа, я часто это делала, а он устраивался рядом на кровати и наблюдал за мной из-под тяжелых век с желанием, восхищением и даже с проблеском чего-то, очень похожего на ревность. Затем он отталкивал мою руку, накрывал меня собой и резко входил в меня. «Я нужен тебе для этого, — говорил его взгляд. — Пусть даже больше ни для чего, но для этого — точно нужен».

Он был прав. Одно дело — мастурбация.

И совсем иное — секс с Бэрронсом.

Абсолютно никакого сравнения.

Я поднялась с пола, забытые пули выпали из своего гнездышка у бедра. Мой позвоночник стал гибким, тело сильным, я пульсировала от желания, которое балансировало на лезвии между сексом и насилием. Не понимаю, отчего с Бэрронсом всякий раз получалось именно так. Ни с кем другим я ничего подобного не испытывала. С Бэрронсом я заводилась и одновременно становилась очень агрессивной. Мне хотелось жесткого секса, хотелось все ломать и крушить. Толкнуть его, силой проникнуть в его голову. Посмотреть, сколько он может выдержать. Проверить, сколько я могу получить.

Желаешь мне что-то сказать, девочка-радуга?

Я знала, чего он хочет. Того же, чего и всегда: знать, что я полностью осознаю себя, что я выбираю его, на сто процентов вкладываюсь в него, в жизнь, в себя, в настоящий момент. Может звучать просто, но требует чертовски много сил. И он хочет, чтобы где-то в этом ответе звучало его имя.

Я запрокинула голову и сверкнула диким взглядом.

Трахни меня, Иерихон Бэрронс.

И едва не добавила: ты — весь мой мир. По крайней мере надеюсь, что не добавила. Я позволила векам опуститься, почти закрыться, защитить мое сердце. И вот он уже надо мной, и я влетаю спиной в стену, мои голые ноги болтаются над полом, а он поднимает меня все выше, подхватив руками под бедра. Его физическая сила невероятна и является бесспорным бонусом, когда дело доходит до секса.

Он приник лицом к моей промежности, я обхватила ногами его голову, выгнула спину, сильнее прижимаясь к его рту, схватила в кулаки его густые темные волосы. Клык царапнул мой клитор, и я дернула его за волосы — сильно, — а он рассмеялся, потому что для него, как и для меня, когда мы занимались сексом, под кайфом или без, не существовало такой вещи, как боль. Когда я была при-йа , мы делали все что только можно. Я приспособилась к нему в том состоянии. Это были невероятные ощущения. И чертовски приятные.

Я позволила себе откинуть голову на стену, потеряться в блаженстве его горячего рта, движущегося во мне языка.

От оргазма я выгнула шею и зарычала. Черт бы побрал этого мужчину, он прикасается ко мне, и я взрываюсь, двигаюсь в раскаленной дымке желания от одного оргазма к другому, пока он наконец не перестает ко мне прикасаться.

Он отлично знает, что делать с моим телом. Невероятно. Даже пугающе. В желании, в похоти мы с Бэрронсом идеально подходим друг другу. В повседневной жизни мы как два дикобраза, вынужденные осторожно кружить на определенном расстоянии друг от друга, потому что от любого укола оскаливаемся и убегаем. Не оттого, что иглы больно колются. А оттого, что мы оба… взрывоопасные. Темпераментные. Гордые. До чертиков сложные. Это делает сложными наши дни и потрясающими ночи. Я не могу измениться.